Мне хочется поделиться с читателем моими впечатлениями о командире-руководителе Красной Армии времен гражданской войны. Столкнуться пришлось с ними по долгу службы. Было их две командирши, обе имели одинаковую кличку "Красная Машка" !

Одна из них была проститутка из г.Казани, но она прожила недолго - была убита в боях у пороховых заводов. Вторая была какой-то легендарной личностью того периода борьбы. Про нее говорили, что она красавица и происходит из аристократической семьи. По всей вероятности, обе они были садистками, так как сотни офицеров и добровольцев, попадавших к ним в руки, предавались нечеловеческим пыткам и умирали в страшных мучениях от рук зверей в образе женщин.

После отхода из г.Казани все воинские части переправились на другую сторону реки Камы. Мои татары были влиты в 1-й Казанский пслк, состоявший из 200 штыков добровольцев. Таким образом, полк имел около 800 штыков, его разделили на два батальона. Первым батальоном командовал я, вторым полковник Герман Лебедев, впоследствии ставший моим большим другом. Он умер уже в Америке. Всей Волжской группой командовал полк.Сахаров. Мы шли на соединение с полк. Каппелем, отступавшим по линии Бугульма - Уфа.

Как-то ночью, на одной из стоянок, я получил приказ от полк. Сахарова явиться в штаб отряда. Прибыв туда, я получил от полк. Сахарова боевой приказ - занять с моим батальоном маленький город "Н" (названия не помню), выбив из него красных, так как они угрожали нашему левому флангу. Городок от места нашей стоянки был всего верстах в десяти. Получив проводника, выслав вперед полевую заставу, также дозоры по сторонам, пошли на городок "Н". Не доходя до него, перехватили какого-то мужичка, ехавшего на подводе. Спрашиваем его, много ли красных в городе. Он ответил, что очень много, но они все пьяные и не дай Бог, как бесчинствуют... страшно смотреть - прямо, как дьяволы...

На рассвете атаковали город. Краснюки выскакивали из домов в одном нижнем белье и не могли сообразить, что происходит. Бой был очень короткий из-за неожиданности нашей атаки. Городок был занят, краснюки разбегались в разные стороны. Пленных мы не брали: кто сумел удрать, остался жив, кто нет - тот был убит. Второй роте повезло, им удалось захватить весь штаб красной группы, включая и командиршу "Красную Машку".

Расположил пост в школьном зале. Донес полк.Сахарову, что боевая задача выполнена, городок "Н" в наших руках, а также, что удалось захватить весь штаб красных во главе с "Красной Машкой". Полк. Сахаров приказал мне немедленно расстрелять всех, а так как "Машка" легендарная личность, сохранить ее до его прибытия, но только в том случае, если не придется ввязаться в другой бой с красными. Если так, то немедленно расстрелять и ее, иначе она опять ускользнет из наших рук.

За один день ко мне явилось более ста человек добровольцев.

В их числе было 5 офицеров и 15 кадет Симбирского корпуса. Эти кадеты были, по моему мнению, в возрасте от 14 до 18 лет. Если бы нам не пришлось отступать, то я смог бы сформировать большой отряд добровольцев. Считаясь с тем, что все добровольцы были, как я их называл, "мальчики", мне было жаль их - неопытных - вливать в наши ряды, поэтому вновь прибывших офицеров я зачислил в строй нашего батальона, а из мальчиков создал особую роту, назначив к ним трех наших офицеров. Моя идея была, как могу, уберечь их от боя и смерти . О! какие они были прелестные, с горящими глазами и боевым пылом!

Когда мне представились прибывшие пять офицеров, то по какому-то внутреннему чувству я с большим подоврением отнесся к одному не них. Во-первых, четыре офицера - местные жители, но они его не знали, также и он их не знал. Он говорил, что по роду службы все время был в разъездах, его родители в Москве, а он застрял здесь, когда красные заняли город. Тип очень неприятный, глаза бегающие, как у вора. После зачисления его (он назвался прапорщиком Хмельницким) в роту, в скорости ко мне пришел один из офицеров и доложил, что он встретил одного жителя этого городка, который сказал ему, что прапорщик Хмельницкий никто иной, как комиссар отряда "Красной Машки". Приказал их обоих привести ко мне. Житель - почтовый чиновник. Спрашиваю его: "Действительно ли вы узнали прапорщика Хмельницкого?" Тот, прямо обернувшись лицом к Хмельницкому, заявил: Он комиссар и убил много хороших людей нашего городка, неповинных ни в чем. Если вам, г-н капитан, нужны еще свидетели, я и приведу к вам немедленно!". Этого было достаточно для меня. Хмельницкий, видя, что он попался, начал дерзить. Тотчас же я приказал его арестовать, снять с него погоны прапорщика, вывести и расстрелять.

Наступила ночь. Наши заставы вошли в огневую связь с разведкой красных. Сидя у себя в школе в одиночестве за столом, мне пришла в голову мысль посмотреть на "аристократку-садистку Красную Машку". Приказал привести ее ко мне. Мысленно рисую себе ужасную, грязнѵю женщину. Вводят ее и ведут к моему столу. Смотрю на нее и вижу какие-то очень знакомые черты; смотрю и думаю - с кем я ее мешаю?. Когда она поравнялась со столом, свет керосиновой лампы осветил ее лицо и я чуть не подскочил на стуле... Это была моя прошлая л любовь - Верочка. С трудом произношу: "Садитесь". Знакомая, чуть уловимая улыбка пробежала по ее лицу. Спокойно опустилась на указанный стул. Молчит. Беру себя в руки и приказываю оставить нас одних.

-    Вера! - обратился я к ней, - как это случилось? Что заставило вас быть такой ужасной?

Подняла на меня свои красивые, но полные злобы глаза...

-    Прошу вас прекратить ненужную сентиментальность, - резко и быстро проговорила Вера. - Вы временный победитель, я побежденная, но я "Красная Машка" и тем горжусь. Да, я уничтожала вас, царских палачей, и уверяю вас, что если бы я сидела сейчас на вашем месте, то я не задавала бы вам таких вопросов, а приказала бы вывести вас в расход так же быстро, как и остальных ваших бандитов!

Молча я выслушал бред этой ненормальной женщины. Снова мне

вспомнился образ былой милой гимназисточки. Ужас! Теперь против меня сидел зверь - кровожадный и жестокий. Встав со стула, я приказал увести ее. Начинался расовет. Сидя за столом, положив голову на руки, я старался уснуть, но не мог. Мысль о Вере отгоняла сон.

Получил приказ из штаба командующего группой полк.Сахарова оставить городок "Н" и двигаться на соединение с нашими главными силами, предварительно расстреляв всех пленных, в том числе и "Красную Майку". Со мной делается что-то странное. Тень былой Верочки заслоняет личность "Красной Машки"!... Сентиментальность? А, может быть, чувство жалости к больной женщине? Снова приказываю привести ее ко мне, снова мы остались одни. Обращаясь к ней, говорю:

- Вера, за все те зверства, которые вы совершили, вы приговорены к смертной казни - расстрелу. Принимая во внимание наши уже давно забытые отношения и по моим личным убеждениям в том, что вы больны, - тут я совершил непростительную для меня ошибку... - я предлагаю вам два выхода: умереть у стенки или же совершить это самой, сейчас, в этой комнате, в моем присутствии.

С этими словами я спокойно подошел к ней и, вынув из кобуры наган, протянул его ей (какой глупый и необдуманный шаг!).

Поднявшись со стула, чуть заметно дрожащей рукой она взяла от меня револьвер. Молча, как будто думая о чем-то, повернула несколько раз барабан и вдруг с криком "Мерзавец!" выстрелила в меня. Огнем ожгло лицо, пулей сбита с головы фуражка... успел схватить ее за руку, вырвать наган, нажать собачку... еще... и еще. Красная Машка" упала. Снова чувство непонятной жалости появилось меня, и я опустился перед ней на колени. Последний раз она открыла свои прелестные глазки и прошептала: "прости". То была уже не "Красная Машка", а та давнишняя прелестная гимназисточка.

Противник открыл огонь по городку, и снаряды ложились довольно близко от школы. Предстоял горячий боевой день за поруганную нашу Родную Мать - Россию. Мать-Россия заполнила всю душу и сердце белых добровольцев. Одно желание, одна великая цель - это спасти ее, родную, от всяких "Машек" или честно умереть за нее.

Не желая вступать в бой, медленно начал отходить из городка "Н". Отступаем со всеми предосторожностями. Застава в авангарде и застава в арьергарде. Наш проводник, а теперь наш доброволец Петр Петрович Мищенский, почтовый чиновник этого городка, разоблачивший комиссара Хмельницкого, пошел с нами, оставив семью. Он знает хорошо эту местность и все дороги и тропы, что очень ценно для нас. Мы шли к железнодорожному разъезду (названия не помню). Приблизительно в 15-20 верстах от оставленного нами городка. Какой-то партизанский отряд на дороге у нас окопался и пытался пересечь нам дорогу, но... я использовал мой любимый прием, заимствованный мною от полк.Радзевича. Этот прием пока что еще ни разу не подвел меня. Так было и тут. Рассыпав одну роту в цепь, полуроту послал в обход правого и левого фланга партизан. Как только красные увидели, что мы обходим их, они сразу же стали отходить, но было поздно - они были в кольце. Пленных не брали, а главаря, вытянув из стога сена, тут же расстреляли. Он был сапожником из гор.Самары, как он попал сюда, было загадкой, но это нас особо не интересовало. 

- s -

Вся наша Волжская группа собралась недалеко от гор.Бугульмы. Ген.Сахаров был назначен командующим Волжской дивизией, состоявшей из трех полков: Казанского, Симбирского и Самарского (Сахаров был произведен в генералы за его храбрость и решительность).

Наш Казанский полк состоял из двух батальонов. Первым командовал я, вторым капитан Лебедев. За первым батальоном еще сохранилась кличка "Железные Аллаяры", но, к сожалению, от наших "Аллаяр" не так много осталось в строю. Татары потеряли свой боевой пыл в связи с нашими постоянными отступлениями и постепенно расходились по здешним татарским селам. В батальоне осталось не более 200 штыков, плюс 100 штыков "детей", из коих и пришлось пополнить роты.

Питались мы плохо, отдыха совсем не имели. Все время в боях и отходах. Второй батальон нашего полка совсем растаял, насчитывал всего около 100 штыков, в ротах иногда было по 10-15 чел.

Сравнительно за небольшой период времени Белой Борьбы мы, строевые офицеры-бойцы, убедились в том, что наше главное несчастье - это наш тыл. Все честные и храбрые стремились на передовую линию огня, а все жалкие, ничтожные устраивались в тылу. Мы грудью и кровью своей, с винтовкой в руках, захватывали и освобождали от красной нечисти села и города, - казалось бы, что наш тыл должен был закрепить за нами освобожденные территории... Но, к нашему глубокому сожалению и разочарованию, получилось совершенно обратное. Пополнения живой силой мы не получали, снаряжение, обмундирование и продовольствие тоже не доставлялось. Мяса мы не видели месяцами, пользовались тем, что с боем отбирали у противника. Нам на фронте нужны бойцы, а в это время в тылу появились какие-то гвардейские формирования - в их штабах сидят сотни офицеров-шкурников, не желающих подвергаться опасности. Конечно, ни одной части не было сформировано! да они и не собирались этого делать. Вместо формирования частей, формировались различных оттенков и характеров самые отъявленные социалисты. Появилась их подлая, разлагающая наш тыл литература. Началась травля друг друга, и в дополнение ко всей этой неразберихе, неожиданно для нас создалось какое-то Временное Правительство в г.Уфе под председательством ген.Бондырева, Лебедева и т.д. Кто они такие? Нас об этом не спрашивали, а просто преподнесли нам, как факт совершившийся. Повадки всех этих правителей так нам знакомы по 17-му году! Это они предали нашего любимого Государя Императора, а теперь они "правители" за нашими спинами.

Тыл совершенно разложился и, конечно, дать что-либо на фронт не мог. Наши ряды постепенно редели. Мы шли из одного боя в другой. Месяцами мы не знали, что такое спокойный сон, не говоря уже о бане. При таких условиях невозможно было выделить с фронта маленькую боевую часть и отправить ее в тыл для наведения порядка, дабы выбросить всю эту социалистическую рвань из правительства. Чем дальше мы отступали, тем более мы верили, что так продолжаться не может. Наша Волжская Повстанческая Армия огрызалась, идя с жестокими боями. Мы подсчитали, что на одного нашего боевого солдата приходилось до 25 красных солдат. Командующий ген.Каппель был нашим ореолом. Много раз мы неожиданио переходили в контр-наступления и гнали красных почти до Волги, а затем, не имея достаточно живой силы, снова медленно отходили.

Ген.Каппель не позволял нам окапываться и ждать противника. Он хорошо учитывал, что с такими силами, как у нас, невозможно и думать о позиции с окопами. Противник своей массой легко мог окружить и раздавить нас. Поэтому он постоянно нас перебрасывал то вперед, то в тыл красных. Мы были так близки к нашей родной, великой рекі Волге, что, получив хорошее пополнение, мы были бы снова в Симбирске, Казани, Самаре. К сожалению, этого не случилось. Мы только получали бесконечные обещания и крики с пустыми лозунгами из Уфы, где заседала Директория Учредительного Собрания.

После решительного требования ген.Каппеля с угрозой, что он снимет все войска с фронта и пойдет на Уфу и восстановит там порядок, Уфимская Директория, зная, что у ген.Каппеля слова но расходятся с делом, сообщила, что высылает нам в помощь батальон в 1000 штыков имени "Учредительного Собрания". Конечно, мы очень обрадовались этой новости, но к имени батальона отнеслись критически. В то же время нам было безразлично, кто и с каким именем, лишь бы сменили нас и дали нам возможность отдохнуть хотя бы два дня.

На следующий день утром пришел батальон "Учредительного Собрания". Тысяча свежих бойцов, прекрасно снаряженных и обмундированных, сменила Волжскую Дивизию ген.Сахарова, которая дошла до 400-500 штыков, измученных походами и боями белых бойцов.

Не понравился нам этот батальон с развернутым красными, ненавистными нам флагами, со всевозможными лозунгами революции. Все без погон, обращение солдат и офицеров распущенное. Повсюду слышится ненавистное нам слово "товарищ".

Под речер они сменили нас. Их командир, какой-то полковник, очень молодой и самоуверенный. Он заявил: "Мы покажем большевикам, как посягать на нашу свободу, которую мы обрели через Великую Революцию!" Говорили, что ген.Сахаров выслушал его молча, потом сплюнул, повернулся и ушел от него. Мы все хохотали, так нам это понравилось! Молодец наш генерал!

Итак, нас сменили. Впервые в хорошем строю, с удалой песней, мы пошли на место назначенного нам отдыха, но он был слишком коротким... Перед расоветом красные перешли в наступление, и их удар был сосредоточен на участке батальона "Учредительного Собрания", который они без труда прорвали. Большинство этих "героев" перешло на сторону красных, остальные, оставив свои позиции, в панике бросились бежать в тыл. Снова по тревоге мы были брошены в бой и к утру восстановили полностью прежнее положение фронта. По пути мы ловили беглецов из этого социалистического батальона и силой заставляли вливаться в наши цепи. Один из командиров роты "Учредиловки", как прозвали батальон наши солдаты, не пожелал войти в наши ряды, заявив нам, что он офицер и рядовым солдатом не будет, но, получив несколько хороших, ободряющих тумаков, схватил винтовку и вошел в цепь. В этот день мой батальон пополнился 70-ью штыками за счет беглецов. Было много курьезных сцен, когда командиры частей гонялись по полю за своими неожиданными "пополнениями". Выбив социалистическую дурь из голов нашего нового "пополнения", мы сделали из них хороших солдат-бойцов.

Попытка "Уфимской Директории" давать нам такие пополнения была каплей, переполнившей чашу нашего терпения. От рядового бойца и до офицера все были озлоблены и разъярены случившимся. Бог знает, что бы получилось, если бы к нашему великому счастью не произошел переворот в тылу. Власть взял в свои руки всем нам известный и глубоко уважаемый великий патриот и честный витязь России Адмирал Колчак. "Директория" оказалась арестованной, но, к нашему сожалению, не расстрелянной. Поэтому в будущем она много вредила нашему Белому Движению.

Всколыхнулась Белая Сибирь, поднялась против красного супостата. Ижевские и Воткинские рабочие потянулись к нам на фронт, образуя Уфимское и Сибирское пополнение, и через месяц нас уже сменяли свежие воинские части. Наш Волжский корпус уходил в глубокий тыл, в район Златоуста.

Мне не пришлось уйти на отдых с моими родными частями, так как за два дня до нашего отхода наши два батальона Казанского полка были брошены в бой под деревней Одногулово, в которой засели и окопались красные. Развернувшись в цепь, мы пошли на них в атаку, но под сильным ружейным и пулеметным огнем залегли и ждали подхода второго батальона, который пошел в обход деревни, дабы взять красных в кольцо. У окруженных красных началась паника. Мой батальон решительным ударом с фронта обрушился на них. Во время атаки я почувствовал острую боль в правой стороне груди... все завертелось у меня Перед глазами, я почувствовал, что падаю... и потерял сознание. Очнулся от острой боли в груди; я лежал на телеге, меня везли куда-то, причем эту телегу подбрасывало на каждой кочке и рытвине, что причиняло мне невероятную боль, и я опять впал в забытье .. •

Помню, когда я пришел в себя и открыл глаза, то первое, что я увидел, это был луч солнца, падавший прямо на меня через большое окно госпиталя. В тот же момент надо мной склонилась сестра милосердия и с улыбкой сказала мне: "Довольно уж вам спать, пора и глазки открыть!" О! Какое громадное, счастливое чувство я испытал, что я жив и нахожусь в Уфимском госпитале. Я был ранен в правую сторону груди навылет. Пришел доктор и сообщил мне, что я буду сегодня эвакуирован в госпиталь Ново-Николаевска. "Так как Уфимский госпиталь переполнен ранеными и нужно место для вновь прибывающих, всех, которых можно двигать, мы отправляем, в том числе и вас". Он также сообщил мне, что он очень доволен, что я так быстро поправляюсь. "Да, между прочим, о вас справлялся ген.Сахаров, хотел знать, как вы себя чувствуете. Мы сообщили ему, что вы молодцом".

Наш санитарный поезд тихо подошел к станции Ново-Николаевск, где и началась перевозка раненых в госпиталь этого города. Всех раненых проносили через регистрационный центр, где несколько докторов проверяли списки и распределяли больных по отделениям госпиталя. Вдруг слышу, по цепи идет запрос: "Где капитан Мейбом?" А так как носилок с ранеными очень много, то просят поднять руку, что я и сделал. О, Боже мой! Кого я увидел! Мой брат, доктор Мейбом, подбежал ко мне и радостно закричал:

- Федюшка, дорогой ты мой! Ну, слава Богу, что ты жив. Не беспокойся, мы тебя поправим, и ты будешь, как новый.

Слезы счастья появились у нас обоих. Меня положили в палату, которой заведывал мой брат Эрнест. Бесконечные разговоры о братьях Георгии, Борисе, сестре Лидии, мамочке. Все вырисовывалось так ярко перед моими глазами, все прошлое и такое дорогое для нас обоих. 

Поправлялся я очень быстро и надеялся в скором времени выписаться и отправиться снова в свою боевую семью Волжан, которые все еще продолжали стоять на отдыхе в процессе пополнения. Но, увы! Обстоятельства сложились иначе; и я был надолго оторван от родных Волжан.

Готовый к отъезду, я получил приказ явиться к начальнику гарнизона, он же начальник 13-й Сибирской Стрелковой Дивизии. В предписании, за подписью ген.лейтенанта Зощенко, говорилось, что согласно приказу по армии все раненые и больные офицеры, находящиеся в госпитале г.Ново-Николаевска, по выздоровлении зачисляются во вновь формирующуюся 13-ю Сибирскую Стрелковую Дивизию. Это меня совсем не устраивало. Началась переписка, в результате которой я получил письмо от ген.Сахарова, который просил меня смириться с мыслью разъединения с родной частью и помочь всеми силами скорейшему формированию новой дивизии и писал, что он уверен, зная меня, что я сумею привить новым бойцам доблестные заветы Волжских героев - это так необходимо и важно для нашего общего дела. После такого письма что можно сделать? Надо явиться к начальнику Дивизии ген. лейтенанту Зощенко . Представившись, получаю приказ явиться в распоряжение командира 49-го Сибирского Стрелкового полка, полковника Моисеева. Добравшись до деревушки, где был расположен штаб полка, я представился полк.Моисееву, и он пригласил меня в офицерское собрание на обед, где и представил меня всем господам офицерам. Я был поражен, что все офицеры были одеты в английские мундиры с русскими погонами и орденами, но выглядели браво.

После обеда полк.Моисеев пригласил меня в свой кабинет, подробно расспросил меня о моей прошлой службе и попросил написать временный краткий послужной список. Бланки для послужного списка были готовы, и я быстро их заполнил. После этого полковник пригласил меня лоехать с ним на пролетке посмотреть на тактические занятия полка. Я был окончательно поражен тем зрелищем, которое открылось им глазам. Все громадное поле было покрыто густыми ценями перебегающих фигурок. Обращаюсь к полковнику и спрашиваю: "Сколько же штыков в полку?". Полковник, дымя своей трубкой, сквозь зубы промычал: "3300 штыков!". Я чуть не подскочил. Боже мой! Ведь это почти вся наша Волжская Армия, а тут лишь только ОДИН ПОЛК!!!...