В тот же день был приказ губернатора, генерала Уварова:"Всем г.г. офицерам зарегистрироваться завтра же в Управлении губернатора".

Нас явилась не одна сотня. Все откликнулись с большим порывом. Зарегистрировавшись, иду в "КАЗАЧИЙ ШТАБ", к своим. Он помещался в той же гостинице, только на втором этаже. И только что поднялся в длинный коридор, как слышу громкое радостное восклицание: "Федя!" - и попадаю в крепкие объятия подъесаула Саши Мельникова,однокурсника по Оренбургскому Казачьему военному училищу выпуска 1913 года иг сослуживцу: мы оба служили молодыми хорунжими в 191 3—14 годах в І-М Кавказском полку в Мерве, Закаспийской Области. Да не только сослуживцу, но мы с ним и хорунжий Ваня Маглиновский, наш сверстник по Николаевскому училищу, вместе снимали квартиру в три комнаты. Душа в душу жили целый год, но с объявлением войны в 1914 году он был назначен во 2-й Кавказский льготный полк на Западный фронт. И это сейчас с ним у меня "первая встреча, с тех пор".

-    А мы получили сведения, что ты расстрелян после Кавказского восстания, - радостно кричпт он на весь коридор, тут же хватает меня за руку и тянет куда-то, чтобы представить меня "Атаману Шкуро".

По совпадению, Войсковой Старшина Шкуро в это время с кем-то вышел из своего номера гостиницы. Саша громко и очень похвально аттестует меня ему со всех положительных сторон, Шкуро приятно улыбается, безо всякого начальнического фасона дает мне руку и быстро, весело говорит:

-    Вы, конечно, к нам, к нам?!

Я также радостно улыбаюсь, немедленно же даю свое согласие потупить в строевые ряды отряда Атамана Шкуро, и он куда-то спешно уходит по делам.

Узнал ли меня Шкуро, не знаю. 4-го марта 1910 г. я прибыл в Екатеринодар на собственном коне и зачислен был охотником в 1-й Екатеринодарский, Кошевого Атамана Чепеги, полк рядовым казаком на правах по образованию 2-го разряда. Мне было 17 лет от роду, 6-го мая того же года, на призовой джигитовке учебной команды и лучших наездников от сотен - я получил первенство и Наказным Атаманом генералом Бабич был награжден серебряными часами с надписью на крышке: "За наездничество и джигитовку". На репетициях и на самой джигитовке среди офицеров полка я видел и хорунжего "Андрия Шкура", как называли его казаки. Потом видел его несколько раз в городе, отдавая ему честь, "как нижний чин". О нем и тогда среди казаков ходили целые легенды о его веселом времяпрепровождении, но не только без критики, но с похвалой за его щедрость к казакам и доброе к ним отношение. Теперь это была первая встреча с ним с тех пор. Он почти не переменился внешне.

Проводив Шкуро, Саша затащил меня в свой номер гостиницы и пылко рассказывал о походе, о Шкуро. Он у него самое доверенное лицо с самого начала восстания. Сам Шкуро много раз упоминает имя есаула Мельников в выпущенной им книге "Записки Белого Партизана". Шкуро взял его с собой и в Тихорецкую, для своего доклада Кубанскому Краевому Правительству и с ним прислал приказание полковнику Слащеву - "Взять Ставрополь".

-    Мы Андрея Григорьевича титулуем "Атаманом", потому что в отряде, кроме Хоперцев и Лабинцев, есть две сотни Терских казаков.

На мое удивление мой друг с улыбкой отвечает:

-    Андрею Григорьевичу это очень нравится - быть как бы "Кубанско-Терским Атаманом".

Шкуро предложил ему сформировать Партизанский отряд в две сотни казаков.

-    Прошу тебя, Федя, к себе на должность командира сотни.

Я дал согласие.

Мельников окончил в Кубани гимназию. В военном училище он был солистом юнкерского хора, музыкант, хорошо учился, отличный строевик и душа-товарищ среди Кубанских юнкеров в Оренбургском казачьем училище. Мы очень дружили там. В лагерях 191В года мы разбирали офицерские вакансии по полкам. Я оканчивал училище портупей-юнкером, а он юнкером 1-го разряда, по баллам следовавшим за мной. Все юнкера не лукавили и откровенно говорили между собою, в какой полк кто хочет взять вакансию. Многие хотели выходить офицерами в един и тот же полк.

-    Ты в какой полк хочешь выйти, Саша? - спросил я его. А он посмотрел на меня, засмеялся и произнес:

-    В тот полк, Федя, в который и ты, и ни в какой другой.

И вот теперь, после четырех лет разлуки на войне, мы сидим в его номере гостиницы и говорим, говорим. Он казак Баталпашииской станицы. Его отец был директором гимназии и в этом их восстании был расстрелян красными. Он озлоблен против них и горит местью.

В тот же день в Ставрополь вошел 1-й Черноморский полк под командой полковника Н.И.Малышенко.

Широченная площадь верхнего базара между гимназией и Духовной семинарией стала главным центром всех военных радостных событий в городе. Она вседа исключительно оживленна полупраздничным народом. На ней сейчас очень много казачьих подвод из ближайших станиц около Ставрополя и конных казаков. Оказывается, формируется 1-й Кубанский полк по мобилизации, потому и прибыли казаки. Его формирует войсковой старшина Фостиков. В нем я узнаю своего старого знакомого по Турецкому фронту, сотника Михаила Архиповича Фостикова, тогда полкового адъютанта 1-го Лабинского полка. Он дружески жмет мне руку и приглашает в свой полк на должность командира сотни. Я олагодарю его, но поясняю, что уже занят, состоя в отряде Шкуро.

-    Очень жаль, так мало теперь кадровых офицеров, - печалуется он. Оказывается, что он также скрывался в Ставрополе, поэтому и не удивлен моему странному костюму.

За три с половиной месяца после нашего неудачного восстания против красных я переменил много мест жительства, а в Ставрополе и квартир.

О том, что красные расстреляли нашего отца, я узнал только через два месяца, как и наша семья узнала, что я жив, также через два месяца. Горе семьи было неописуемое. Я хотел, я должен был повидать могилу отца и поклониться праху его. А также должен был повидать- успокоить 70-летнюю старушку бабушку, 50-летнюю вдову-мать и трех сестренок-гимназисток, старшей из коих, Надюше, шел 15-й год. Кроме того, я был гол, как сокол. Без денег и в неивестном наряде с чужого плеча. На мне не было ничего военного. Я запросто представился Шкуро и рассказал все об этом. Он понял и дал мне три дня отпуска в свою Кавказскую станицу. Удостоверение личности и о командировке подписал начальник отряда полковник Яшин, очень любезно принявший меня в своем кабинете, в здании гимназии на верхнем базаре. И только летом 1919 года, встретив его в Екатеринодаре на улице, я узнал, что это был прославленный в Крыму генерал Слащев. Оставив свою супругу в Кисловодске, он взял псевдоним "Яшин" от своего имени Яков, чтобы не подвести свою супругу своим участием в походе Шкуро.

В 1920 году он отличился упорной защитой Крыма на перешейке против красных. Новый Главнокомандующий в Крыму, генерал Врангель в заслугу за это придал его фамилии звание "Слащев-Крьімский". В Константинополе Слащев-Крымский выпустил брошюру, направленную против генерала Врангеля, и вернулся в красную Россию, где его приняли с почетом. Он читал лекции в Москве на каких-то военных курсах, где и был убит одним курсантом, как месть за своего брата расстрелянного Слащевым в Крыму. Все это я читал и знал из газет, проживая в Финляндии в 1921-1924 годах.

В Финляндии, в гор.Фридрихсгаме, было отличное общество старых офицеров Северного фронта генерала Миллера, в котором я был принят очень близко и по-дружески. Городок был небольшой, и встречзались чуть ли не ежедневно у кого бы то ни было на квартире. Старший из них, Волынского гвардейского полка генерального штаба полковник М.Н.Архипов, выпуска из военной Академии 1912 года, вместе со Слащевым, отзывался о нем, как о выдающемся и очень способном офицере генерального штаба. Они были дружны даже семьями и жалели о его такой печальной судьбе.

Полковник Ф.И.Елисеев.