(Из воспоминаний и записок Царского и белого офицера, прошедшего Тернистый Путь с Германской войны 1914 года до сентября 1917 года и с Белой Армией с 1918 до 1922 года - от берегов Волги до Владивостока, в рядах армии генерала Каппеля).

Часть 1

Это было так давно, что все мои воспоминания о моей юности кажутся теперь с одной стороны какой-то необычайной и незабываемой дивной сказкой, а с другой - все мрачное: с кровавыми сценами, с тяжелыми переживаниями и моральным испытанием в верности нашему Государю Императору.

Прежде чем перейти к описанию всего этого, мне хочется коснуться моего детства, моей семьи.

Наш отец, ученый лесовод, был главным управляющим имениями графа Орлова-Давыдова. Свое детство мы провели в Тамбовской губернии селе 3.... Маршанского уезда. Отец, как бывший офицер, участник Турецкой войны, был исключительным русским патриотом, и в нашем доме царил дух строго монархического патриотизма, который упорно внедрялся в наши молодые сердца. Наша семья была глубоко религиозной и строго патриархальной. Хотя наша фамилия и не была чисто русской, но в доме было все русское, начиная с русского языка. Правда - иногда наши родители переходили на французский язык, но это было очень редко и то только в тех случаях, когда они не хотели, чтобы дети знали, о чем они говорят. Я помню, как сейчас, в большом кабинете отца на стене висел дивный портрет Государя Императора. Отец ненавидел все иностранное. Как-то я слезно просил купить мне велосипед, и обязательно английской фабрики "Флинт". Отец, конечно, купил, но не английский, а русско-балтийского завода "Россия" ! Мои братья просили купить им на костюмы какое-то особенное английское сукно. Отец купил сукно, но не английское, а русское, фабрики Морозова в Москве. Так было во всем - ничего иностранного.

Отец был шведского происхождения, его предки осели на Русской земле еще при Императоре Петре 1-м. Отец был участником войны с Турцией, был ранен и очень этим гордился, но его особенной гордостью был наш родственник, поручик Мейбом, бывший полковым адъютантом у фельдмаршала АВ.Суворова, который при взятии крепости Измаил в штыковом бою был убит и посмертно был награжден Георгиевским крестом.

К моему глубокому сожалению, я расстался с отцом в 1916 году (после моего ранения) и больше его не видел. Отец, судя по письмам, полученным мною на фронте, тяжело переживал первые дни революции и напоминал в них о моем долге перед Государем и Родиной. Умер он в номере гостиницы в Петрограде от разрыва сердца, и в его сжатом кулаке была газета с отречением Государя...

Наша милая мамочка была полным воплощением доброты. Довольно полная, с вечной улыбкой на лице, а когда она смеялась, то так искренне, что слезинки капали на ее щеки. Мы ее очень любили. Она была нашей защитницей перед отцом за наши проказы; но когда ее защита не помогала и отец "приглашал" проказника в кабинет, т.е. на порку розгами, то наша мамочка заливалась слезами в соседней комнате. Наша бедная мамочка скончалась в Китае и похоронена в городе Тьянзин.

Все четыре брата полностью выполнили свой долг перед Родилси и перед глубоко любимым нашим Государем Императором.

Будучи еще мальчиками, каждый из нас имел пристрастие к чему-либо. Борис и я всегда играли оловянными солдатиками и оба пошли в военные училища - я в пехотное, Борис в инженерное. Георгий с детства любил вовиться с цветами и огородами и после окончания в Москве Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии через несколько лет стал Казанским губернским агрономом. Брат Эрнест проделывал всякие каверзы сестре Лиде, разрезал ее кукол и снова зашивал их. Все это проделывалось в большой тайне, но когда она раскрывалась, то с Лидой начиналась истерика, а будущего хирурга отец приглашал в кабинет для "внушения розгой"!

Борис после инженерного училища поступил в Академию Генерального Штаба, я же, окончив Владимирское военное училище старшим портупей юнкером 1-го октября 1914 года - последний выпуск подпоручиков - взял именную вакансию для совместной службы с братом Борисом, который в то время командовал 32-м Инженерным отдельным батальоном.

Мой брат Борис был расстрелян большевиками в г.Киеве.

Мой брат Георгий, оставив всю свою семью, состоявшую из пяти детишек и супруги, ушел с добровольцами в поход против красных с надеждой скоро вернуться обратно в г.Казань, но... его надежды не сбылись. С конным разъездом, в разведке, он наткнулся на эскадрон красных под Барнаулом в Сибири и, перейдя в атаку, В схватке был зарублен.

Эрнест, кончив Харьковский Университет, ушел в земство и был врачем до тех пор, пока не был призван в Армию. Пройдя всю Германскую войну с 1914 по 1917 год и всю гражданскую войну от Волги до Великого океана (Владивосток), занимал пост начальника санитарной части 3-го генерала Молчанова корпуса.

Я же, самый младший из братьев, после военного училища и кратковременного отпуска направился к месту моего назначения в 32-й отдельный инженерный батальон, который был расположен в районе Проскурова на Юго-Западном фронте.

Мы с Борисом, как и другие братья, были очень дружны, и я с нетерпением ожидал нашей встречи.

Прибыв в штаб батальона, я познакомился с милым адъютантом батальона, который тотчас же пошел доложить о моем прибытии.

Вхожу в кабинет, за столом сидит Борис, вокруг него офицеры батальона. При моем появлении все они встали в ожидании моего рапорта. Я подошел к Борису и отрапортовал о моем прибытии. Борис еле заметно улыбнулся и протянул мне руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. Он познакомил меня с господами офицерами, после чего официальным голосом сказал:

- Господин подпоручик, назначаю вас в телеграфно-телефонную роту. Хотя вам в пехотном училище мало приходилось изучать военно-инженерное дело, но под руководством вашего командира роты, военного инженера, капитана С. вам придется много заниматься и изучить требуемое. Квартира ваша готова, идите, устраивайтесь, и скоро увидимся.

Я был немного разочарован, но, подумав, понял - иначе Борис и не мог поступить. Вестовой из штаба батальона проводил меня в штаб роты. Командир роты произвел на меня очень хорошее впечатление. После официальной стороны - рапорт и тд. - он мило усадил меня за свой маленький столик, и началась дружеская беседа, расспросы, но раздался телефонный звонок. Звонил командир батальона к просил всех господ офицеров явиться на обед в офицерское собрана по случаю прибытия в батальон нового офицера, подпоручика Ф.Мейбом.

Оставив ротного командира, я поспешил к себе на квартиру, сопутствуемый назначенным мне денщиком, так как нужно было освежиться перед обедом. Квартира моя состояла из одной спальни, маленький гостиной и кухни. Денщика звали Иван Иванович Березка. Крепкий крестьянин Самарской губернии, среднего возраста. Его радостная улыбка и услужливость расположили меня к нему. За неимением другого помещения, я предложил Ивану Ивановичу поселиться в моей маленькой гостиной, все равно она мне не нужна. Он был поражен моим предложением и сто раз благодарил меня.

В батальоне было не так много офицеров, и обед прошел в дружеской беседе. К моему удивлению, на жаркое были поданы биточки в сметане - это было мое излюбленное блюдо. Я посмотрел на Бориса, и он от души смеялся, видя мое изумление, - я понял, что биточки были заказаны специально для меня.

На следующий день начались занятия, и я, "как баран", смотрел на всякие аппараты и старался запомнить все, что говорил командир роты. И так изо дня в день началась мся скучная служба. Появилось какое-то чувство стыдливости, так как на фронте наша пехота несла большие потери в людях, а я сидел в полном покое и изучал какие-то дурацкие аппараты, когда мое место должно быть в рядах пехоты. Эта мысль с каждым днем все более и более терзала меня. Наконец, я не выдержал и пошел к Борису с целью уговорить его и доказать ему, что из меня инженера никогда не получится и я к этому делу пристрастия не имею и хочу перевестись в пехотные части, на передовую линию - на фронт.

За это время мы часто встречались с Борисом не как командир подчиненный, а как братья, часто говорили о нашей семье, вспоминали дорогое нам прошлое.

После долгих разговоров Борис согласился переговорить со штабом Армии, и через несколько дней я получил предписание явиться в распоряжение дежурного генерала Юго-Западного фронта.

Явившись в штаб, я получил предписание явиться в штаб 125-й дивизии, только что закончившей формирование и стоявшей в резерве на фронте. В штабе дивизии я получил назначение в 497 пехотный Белецкий полк. Полком командовал генерал-майор Супов, очень гостеприимный генерал, напоивший меня чаем и накормивший очень вкусным "беф-строганов". Дав мне младшего унтер-офицера для связи, он направил меня в первый батальон к командиру батальона. Батальоном командовал полковник Загевский, встретивший меня довольно сухо и строго официальным тоном назначивший меня в 1-ю роту к капитану Лосеву. С ним у нас установились хорошие, дружеские отношения. Он был старше меня по годам и по выпуску из училища. Оба мы были старшими портупей-юнкерами. Он сразу же назначил меня командиром 1-го взвода, а в будущем я был его заместителем. Наш командир батальона, был на фронте для выслуги лет, поэтому он поступал так: когда батальон стоял в реверве, он им командовал; как только предвиделся бой, он заболевал и назначал своим заместителем капитана Лосева, а мне приходилось тогда командовать первой ротой, замещая капитана Лосева. И это продолжалось все время. Полковник Загевский ушел из батальона на покой, на его место являлись опять такие же командиры для выслуги лет. Таким образом, большую часть времени капитан Лосев проводил, командуя батальоном, а я - командуя ротой. Когда же капитан Лосев был тяжело ранен, я вступил в командование ротой на законном основании. В скорости новый командир батальона куда-то исчез "по болезни", и мне пришлось принять временное командование батальоном.

Когда наш полк стоял в реверве (на отдыхе), я решил откровенно поговорить с генералом Суповым - командиром полка. Я откровенно высказал ему свой взгляд и взгляд остальных господ офицеров батальона на то, что приезжающие только для выслуги лет командиры батальона проводят очень короткое время в батальоне и "по болезни" манкируют своими обязанностями. Генерал посмотрел на меня сквозь свои очки и сказал:

- Дорогой мой, я тут не при чем. Мне присылают из штаба дивизии этих офицеров, и я должен выполнить их приказ. Вы должны меня понять, ведь я разговариваю с вами, как с кадровым офицером. Я боюсь, что капитан Лосев не вернется в полк из-за полученного им тяжелого ранения, поэтому я отдал приказ о назначении вас командиром батальона, следовательно, вы будете таковым на законном основании, и будет уже другое положение. Командиры трех остальных батальонов все в штаб-офицерских чинах. Итак, всего хорошего, идите, отдыхайте, скоро намечается наше наступление.

Поблагодарив генерала, я пошел в батальон. Мой чин был уже немного выше, я был поручиком и ожидал производства в штабс-капитаны.

Прошел 1915 год. Год очень тяжелый для нас. Недостаток патронов и снарядов, а также и неудачи на нашем фронте.

Зимняя кампания кончилась, и с наступлением 1916 года мы ожидали наступления. Оно началось прорывом германского фронта на Юго-Западном фронте и в будущем получило название "Брусиловского прорыва".

Наша дивизия участвовала в прорыве на Луцком направлении, понеся большие потери. Я был легко ранен в левую руку. К счастью, пуля прошла через мягкую часть левой руки, не задев кости. После соответствующей перевязки я продолжал двигаться с батальоном по заранее намеченной дисповиции, имея 4-ую роту в реверве. Австрийцы не плохие солдаты, но в их рядах находилось 40 процентов славян, которые совершенно не желали сражаться против их большого брата России и сдавались массами. 60 процентов было мадьяр, которые дрались до последнего.

Моя боевая задача была занять местечко Рожище и укрепиться в нем в ожидании следующего приказа. Мой батальон шел в лоб еврейскому кладбищу, где укрылись мадьяры. Пулеметный огонь был очень сильный, и наши цепи залегли... и начались перебежки. В то время я находился в 1-й роте и простым глазом мог видеть, где находилось пулеметное гнездо. Слева от гнезда был лесок и поле, изрытое снарядами. Видя безвыходное положение, я быстро сообразил, что захватить пулемет не так трудно, обойдя его с тыла. Приказав батальону окопаться и не двигаться, а ожидать моего "ура!" и тогда перейти в решительную атаку, я оставил командира 1-й роты Обухова моим заместителем и, взяв 1-й взвод, мы стали перебегать по одному в лесок. Затем, перебежав поле, также принимая все возможное, чтобы быть незамеченными противником, мы готовились к атаке. К счастью, противник нас не заметил, увлекшись стрельбой по цепям моего батальона. Мы подошли так близко, что могли видеть всю прислугу у пулеметов. Оказалось, что это был не один пулемет, а три. Наступил серьезный момент. Нужно подползти по полю, скрываясь в ямках от снарядов. Взяв 1-е отделение, я решил начать движение, оставив три отделения в лесочке с заданием, что как только мы крикнем "ура", быстро перебежать к нам на помощь. Вот еще немного... и ручные гранаты полетели в гнездо, и мы с криками "ура" ворвались в гнездо. Произошел короткий штыковой бой, затем все стихло, кроме громкого "ура" поднявшегося батальона, спешившего к нам. Мы взяли троих пленных, остальные были убиты. Мои потери: двое убито, двое тяжело ранено. Батальон занял местечко Рожище, и я доложил командиру полка о выполнении задания и что ожидаю следующего приказа и препровождаю в полк 500 человек пленных и три пулемета. По телефону получил благодарность и сообщение о представлении меня к Георгиевскому кресту. От избытка чувств, от радости я почувствовал, что слезы непроизвольно капают из моих глаз, от радости быть Георгиевским Кавалером.

Весь 1916 год мы провели в боях до наступления зимы. После этого началась скучная зимняя кампания.

Наступал злосчастный 1917 год. Мы были готовы к последней схватке. Сзади нас на повиции стояло столько артиллерии, что мы были уверены в нашей победе над противником, который был истощен физически. Боеприпасов было, хоть отбавляй, и на патронных и снарядных ящиках красовалась надпись: "Бей, не жалей!". У офицерского состава была полная уверенность в победе и в том, что 1917 год будет последним годом войны. Но... вместо победы получилась трагедия, принесшая нашей Родине ужасающие испытания.

Началась февральская революция 1917 года. Все наши мечты о победе разлетелись в пух и прах, и когда-то грозная, непобедимая Русская Императорская Армия, под влиянием губительной пропаганды господ социалистов в лице Керенского и его компании с одной стороны, и большевиков с их лозунгами: "Кончай войну", "Солдаты, бросайте винтовки и идите домой", "Грабь награбленное" и т.п. - с другой стороны, превращалась в опасную "орду убийц и насильников".

Как я упомянул выше, меня представили к Ордену Святого Георгия, но вместо него я получил Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Это было самым колоссальным моим разочарованием за всю мою военную карьеру. Почему? Почему заменили Георгия Владимиром? По Георгиевскому статуту я безусловно должен был получить Орден Святого Георгия - в худшем случае Орден мог быть заменен Георгиевским Оружием. Офицеры полка, в особенности офицеры моего батальона, были возмущены и даже ходили к командиру полка. Генерал был с ними согласен, но... на этом и кончилось все дело.

Помимо Ордена Святого Владимира 4-й степени, я имею также Орден Святой Анны 4-й степени, с надписью на эфесе шашки "За храбрость", Анны 3-й степени, Станислава 3-й степени, а также Анны и Станислава 2-й степени. За две недели до революции я был произведен в капитаны. Этим последним царским производством я очень горжусь. Я был также назначен заместителем командира полка. Полк стоял на Стоходе в первой боевой линии. Немецкое расположение было далеко от нас, и только ночные разведки открывали беспорядочную ружейную стрельбу, которую подхватывала артиллерия обеих сторон, мы лихорадочно готовились к наступлению. Настроение солдат и офицеров было приподнятое, все были уверены в победе, но... благодаря перевороту, вместо победы, в которой мы были так уверены, получился развал армии, окончившийся для всех нас ужасным позором.

Когда ночью я ходил на проверку передовых окопов, я всегда заглядывал в землянки моих боевых друзей - к командиру 1-й роты штабс-капитану Юзику Абухевич и командиру 3-й роты штабс-капитану Володе Морозову. Оба они были Павлоны, и у нас с ними было много общего. Меня всегда удивляло, как хорошо они укрепили свои землянки. Моя же землянка была очень примитивна и плохо укреплена, и господа офицеры называли ее "Сохрани Господи", так как любой снаряд мог ее легко пробить. Внутри маленькая печка и доска, служившая столом, вбитая прямо в земляную стенку. В углу находился телефон с дежурным телефонистом. Телефонисты - это особый разряд людей в армии - их называли "справочное бюро". Они все знали - все новости, передаваемые из штаба корпуса в дивизию, из дивизии по полкам и тд. В эту злосчастную ночь моим дежурным телефонистом был вольноопределяющийся старший унтер-офицер Петров. Когда я вернулся с обхода, то я обратил внимание на его странное поведение. Он сидел у себя в углу, что-то бормотал себе под нос, то вставал и, казалось, хотел мне что-то сказать, затем опять садился, ерзал на стуле. В конце концов я не выдержал и спросил его:

-    В чем дело, почему вы так взволнованы?

Он встал и заминаясь сказал, что подслушал разговор между штабом корпуса и штабом дивизии...

-    Ой, Ваше Благородие!.. Прямо боюсь и повторить, что я слышал.

Я спокойно приказал ему передать все им слышанное. Петров опять было замялся, а потом прямо бухнул:

-    В Петрограде идет революция, и Государь отрекся от престола. О Господи! Что же теперь будет?

От неожиданности я просто остолбенел и ничего не мог ответить Петрову... я сам ничего не понимал... что же это такое? Придя немного в себя, я взял клятву с Петрова, что он о слышанном не скажет никому ни одного словак и приказал вызвать мне к телефону адъютанта полка капитана Томкина, которого все офицеры полка любили и называли "Душечкой", и сказал ему, что буду у него через час по очень важному и секретному делу. "Душечка" заспанным голосом ответил:

-    Что случилось? Ты знаешь, который сейчас час? Неспокойная ты душа! Ну, да шагай, буду ждать тебя с чаем!

Прибыв в штаб, я прошел прямо в комнату капитана и подробно рассказал ему о том, что мне передал Петров. Он тотчас же вызвал дежурного телефониста. Явился бравый унтер-офицер и вытянулся перед нами.

-    Вы были в такое-то время на дежурстве? - спросил "Душечка".

-    Так точно, Ваше Благородие!

-    Ну, а о чем разговаривали телефонисты корпуса и дивизии?

Он побледнел и молчал.

-    Ну, в таком случае я вам скалку, что вы слышали. Будете говорить или нет? Отвечайте...

-    Ваше благородие, ей Богу язык не поворачивается... прямо страшно...

И он повторил все то, что мне сказал Петров. "Душечка" взял с него слово не говорить об этом, но... шила в мешке не утаишь! Мы конечно, сознавали это. Я пошел обратно в батальон, а "Душечка" пошел будить командира полка, чтобы доложить ему о происшедшем.

Вернулся я в свою землянку в подавленном состоянии и тотчас же вызвал к себе командира 1-й роты штабс-капитана Абухевича и 3-й роты штабс-капитана Морозова - моих лучщих боевых друзой. Ожидая прихода друзей, я налил себе наилучшего лекарства для успокоения - стакан коньяку. Пришедших друзей я талеже угостил коньяком и рассказал им подробно о происшедшем. Решили держать это известие в тайне. Они были так же поражены, как и я.

Ждать пришлось недолго, и мы получили официальную сводку об отречении Государя Императора и что вся власть перешла в руки Временного Правительства, во главе которого встал товарищ Керенский. Что такое? Кто такой Керенский? О Господи! Что же будет с нашим любимым Государем? Мы были уверены, что произошло чудовищное предательство и... неужели мы не пойдем Его спасать? Ведь мы клялись умереть за него перед Распятием Иисуса Христа и Евангелием.

События развивались быстро, началось то, чего мы себе даже не могли представить. Началось неисполнение приказов, появились какие-то комиссары, которых мы прозвали "уговорщики", началось разложение армии с убийством своих же офицеров. Керенский кричал, орал, уговаривал солдат идти в бой против немцев и тем защищать Революцию и Свободу, но никаких наступлений не было, а началось позорное бегство солдат, не подчинявшихся никаким приказам.

Наконец, приказ № 1 окончательно разложил армию. Наш полк еще не принял присяги, так как был все время в походах - нас перебрасывали с одного участка на другой. В моем сердце возрастало негодование ко всему происходившему.

Шел май месяц. Наша дивизия отошла в Корпусной резерв, и там я убедился окончательно, что все пропало и что это уже не Армия, а стотысячная "БАНДА" грабителей, убийц, насильников и т.д. Нас трое - я, штабс-капитан Абухевич и штабс-капитан Морозов решили оставить полк. Позорная выходка "холуя" генерал-лейтенанта Огородникова - командира корпуса - окончательно утвердила наше решение. Он пал так низко, что с трибуны объявил, как он ненавидел Царское Правительство и т.д. и что его красные отвороты - это красный флаг который он носит на груди, как знак солидарности. Конечно, вся солдатская масса кричала "правильно". Рядом со мной стоял фельдфебель - седые усы, седые волосы и четыре Георгиевских креста солдатской чести. Он сплюнул на землю и громко сказал:

-    Что же этот генерал городит? Он, брат, смахивает на нашего кашевара, не генерал он, а сволочь! - еще раз плюнул и пошел прочь.

    Все офицеры полка стояли в одной группе. Полковой оркестр грянул "Ах вы сени мои сени!". Солдатская масса бросилась вприсядку. Мы, офицеры, были парализованы дерзостью и хамством генерала, но этого для него было недостаточно. Он громким голосом заорал:

-    Что же вы, господа офицеры, не танцуете, не участвуете в революционном торжестве? Может, не желаете, а может быть, брезгуете вашим солдатом?!

Момент был очень жуткий, и если бы не оркестр, игравший очень громко и заглушивший слова генерала так, что солдатская масса увлеченная пляской, не расслышала их, то толпа растерзала бы нас.

Мы тайно готовились оставить все и уйти из армии, но в глубине души мы верили, что мы еще будем нужны России и что придется еще столкнуться с этой мразью. О, как бы мне хотелось пустить пулю из моего нагана в эту жирную морду генерала, откормившего себя на лучшей пище Императорской Армии. Полк готовился к присяге, кроме нас троих.

В то время командовал полком гвардии полковник Иванов, с одной рукой и обожженным лицом. Мы его хорошо не знали, так как он только что принял полк. Все же мы обратились к нему и сказали, что категорически отказываемся от присяги какой-то рвани. Мы присягали нашему Государю Императору и изменить этой присяге не можем, наши убеждения не позволяют этого, "и поэтому хотим получить от вас, г-н полковник, разрешение и благословение на оставление полка". У полковника появились слезы, он крепко обнял каждого из нас, пожал руки и сказал:

-    Господь храни вас! Идите к адъютанту, он даст вам нужные документы.

"Душечка" тотчас же сам отпечатал нам командировочные удостоверения в Москву по "казенным делам". Расцеловав нас, он сказал нам, что другого решения он и не ожидал от нас. С Богом! И мы все трое отправились в мою землянку, чтобы с наступлением темноты уехать. Штабс-капитан Абухевич имел верного ему вестового, который и должен был исполнить роль кучера и отвезти нас на патронной повозке в г.Луцк.

К сожалению, человек предполагает, а Бог располагает. Юзик (Абухевич) постоянно поражал нас всевозможными сюрпризами. Так было и тут. Он извлек откуда-то бутылку коньяку и, разлив его по рюмкам, предложил тост за Государя Императора. Мы встали и стоя, молча осушили рюмки. Вторую выпили за нашу дружбу. Затем, сняв кители, мы стали обсуждать план побега из этого ада, но... вдруг без стука в землянку ворвался полковой комиссар, отъявленный большевик. Личность противная, морда бандита, с отвисшим брюхом, маленькими злобными глазами.

Штабс-капитан Морозов, вскочив со своего места, строгим голосом спросил комиссара:

- ЧТо это означает, что вы ворвались в помещение командира батальона без разрешения? Вы комиссар или чорт знает, кто вы, но врываться, как это сделали вы, вы не имеете права. Вы совершенно забыли, что мы офицеры полка.

-    Ага! - ехидным голосом заорал комиссар. - Вы, господа офицеры, арестованы. Мы все знаем... и нас не проведешь: не желаете принять присягу Временному Правительству? Так, так, значит, вы все контр—революционеры и предаетесь военно-революционному суду.

Тогда я спросил его:

-    Что это за чушь вы несете, что это такое?

-    А вот что, господин капитан. Наш верный революционный товарищ подслушал ваш разговор с командиром полка и адъютантом, и мы знаем, что вы намереваетесь ночью сбежать из полка. Не удалось вам! Сдавайте оружие и не подумайте сопротивляться, вы окружены! 

    Мы молча передали наши наганы, вышли из землянки и тотчас были окружены вооруженным конвоем. Нас отвели на временную полковую гауптвахту. Гауптвахта представляла из себя довольно большое помещение с нарами. Закрыв дверь и поставив около нее часового, они удалились, пуская по нашему адресу ужасную матерщину. Только теперь мы опомнились и поняли, что произошло с нами. Ожидать помощи от командира полка или от "Душечки" мы не могли, так как благодаря нам они попали в очень неприятное положение, которое может стоить им жизни. Всю ночь мы не могли сомкнуть глаз и все ломали головы, как бы нам вывернуться из этого дурацкого положения, но... пришли к одному заключению: только Господь наш сможет помочь нам.

Инфо: Детские коляски для новорожденных недорого.