7-ое ноября. Наконец-то дивизию нашу, сильно потрепанную, отвели на отдых. С 1-го сентября по 3-ье ноября были в беспрерывных боях, не имели даже ни единой дневки. Выпадали дни, что и по два боя в день: на заре подойдем к какому-нибудь селу Безопасному, атакуем, часам к 9-10 утра выбьем из села большевиков и расположимся на отдых... В 3-4 часа дня тревога. В ружье. Идем 10-15 верст и к закату опять бой, атака, и лишь глубокой ночью уснешь. То бросят нас от нашего тыла (г.Ставрополя), где обоз и хозяйство, к реке Манычу на 150 верст; то глядишь - Ставрополь опять в руках большевиков, и спешным маршем днем и ночью - спасибо, хоть на обывательских подводах - поворачиваешься кругом и идешь отбивать Ставрополь.

Вышел в поход, имея у себя офицерский батальон около 600 бойцов, а на отдых пришел с 30 чел. Во 2-й роте у меня остались в строю: ротный командир и один казак. Так под Ставрополем и лежали оба рядышком в цепи и постреливали.

В особенности памятна мне дорогой ценой купленная атака одной деревни - Малой Джалги... Далеко, далеко на севере Ставропольской губернии, среди беконечной степи лежит она. Прогнав с боем большевиков из дер.Кевсалы, полк наш заночевал в дер.Большая Джалга. Было роковое 13-е октября. По утрам заморозки. Еще не вставало солнце, и мы, неприятно ёжась от холода, двинулись в поход. До дер. Малой Джалги было не более 7-8 верст. Показались крылья ветряных мельниц, крест на церкви и верхушки оголенных деревьев, что по задам дворов. Неприятель приветствовал одним, другим орудийным выстрелом. Приказано было 2-му и 3-му батальонам рассылаться в цепь и атаковать деревню, а мне, т.е. 1-му батальону, держаться уступом за левым флангом 2-го батальона в резерве. Местность, как ладонь, ровная. Показался красный диск солнца... Для многих, очень многих оно было последним в их жизни,..

Малая Джалга, как и все степные села и деревни, длинной лентой верст на 5-6 растянулась по балочке, где струится какой-то жалкий ручеек. Вижу - 2-й и 3-й батальоны, широко рассыпав цепи, пошли в атаку. До неприятеля, до опушки леса, 2-3 версты. Минут через пять мне приказано тоже рассыпать цепи влево от 2-го батальона и атаковать деревню. Роты рассыпали цепи - стрелок от стрелка шагов на двадцать, а то и больше. "Цепи вперед! С Богом! - командую - Направление на ветряную мельницу!"

В атаку ходим без перебежек, во весь рост: и скорее, и меньше потерь.

Двинулись. Неприятель участил стрельбу по нас. Смотрю - сестра милосердия Наташа в белой косыночке, в белом переднике, с красным крестом на груди, торопливо оправляя огромную для ее роста, фельдшерскую сумку, спешит к своей роте.

-        Наташа! Куда вы? - останавливаю я ее, - оставайтесь при обозе!

-        Господин полковник, моя рота в атаку пошла... Как же я останусь при повозках? Мое место там, при роте, - деловито докладывает она мне. Я гляжу на нее, на эту еще не девушку даже, а скорее подростка. Вижу ее хорошенькую головку, ее миниатюрную фигурку и... больно мне стало за нее. Побежала догонять свою роту... Пошла, чтобы больше не вернуться: недалеко, почти что перед деревней, "братская" пуля скосила ее, и долго виднелась ее белая косынка между серых шинелей, что полегли недалеко от нее среди широких Задонских степей.

Михаил Николаевич Харченко, адъютант моего 1-го батальона, то и дело подскакивает ко мне на лошади и просит разрешения закричать ротам "ура", так как, судя по беспорядочному огню "товарищей", они должны вот-вот побежать... Я говорю ему, что рано еще, до неприятеля еще далеко, и даю ему какое-нибудь поручение, чтобы немного отвлечь его внимание. Пули свистят все чаще и чаще... Нет, нет, да и упадет кто-нибудь из бойцов на землю: убитый или тяжело раненый - не видно. Наши цепи все двигаются и двигаются. Наконец, со стороны неприятеля беспорядочность стрельбы достигла своего апогея. Видна суета. До окопов уже недалеко...

-        Ура! - кричу я...

-        Ура! - пронеслось по всему фронту на разные голоса, с разными переливами...

Вот уже недалеко и мельница... Огромные крылья ее как-то весело смотрят, улыбаются. Я - у мельницы... Мельница уже позади нас. Передо мной - брошенные неприятелем окопы... Окровавленные, рваные шинели, расстрелянные гильзы, два-три забитых неприятеля; один, тяжело или смертельно раненый, еще вздрагивает... По огородам, садам, задворкам торопливо отходит, бежит неприятель. Я приостановился дух перевести и привести в порядок роты...

-        Господин полковник, нас обходят слева! Стреляют по нас слева... во фланг!

Гляжу налево - "Это же наша четвертая рота!.."

-    Никак нет! Это "товарищи", наша 4-я рота вот уже где - в степи, отходит назад!

Начинают пятиться, отходить назад и остальные три роты. Выстрелы слева все чаще и чаще. Мы отходим... Мельница уже далеко позади... Люди все чаще и чаще падают, валятся на моих глазах - и я бессилен. Стоны, крики, мольбы раненых, упавших и оставляемых в поле... Пальба со стороны неприятеля становится как-то потише...

-        Полк, стой! - слышу голос командира полка полк.Писарева.

Цепи останавливаются, быстро ложатся, окапываются. Командир полка верхом. С ним несколько человек конных разведчиков.

-        Что вышло? - обращается он ко мне.

-        А вышло то, что без резерва не все атаки удаются... Взяли мельницу, выбили неприятеля из окопов... Да малы силы наши... Пластуны не поддержали нас: не пошли в атаку. Нас обошли... И вот мы здесь!

Он бледен, ему с коня виднее все поле, усеянное убитыми и тяжело ранеными офицерами моего батальона... Подсчитываю батальон: из 670 налицо 220 человек.

Ночь провели на позиции... На другой день мы взяли М.Джалгу. Неприятеля отбросили к Дивному. Помог полк.Улагай со своей дивизией, зайдя глубоко в тыл неприятелю.

В селе Б.Джалга, куда мы отошли после боя на ночлег, в братскую могилу опустили до 70 наших трупов. Все покойники были раздеты до-гола, изуродованы, исковерканы... Иные трупы имели до пятнадцати и более штыковых ран: очевидно, глумились уже над мертвыми; иные застыли в самых ужасных позах, у двоих-троих черепа были совершенно расплющены прикладами. Одного лишь командира 4-й роты, у которого правая рука была искусственная - протез и который всегда носил и солдатский крест 4-й степени и офицерский Св.Георгия, почему-то не тронули; пуля попала между бровей - убит был наповал; искусственную руку положили на грудь, сняли новые сапоги, ордена, вынули бывшие с ним казенные деньги и даже чуть-чуть присылали землёй...

Кое-чем прикрыли покойников в могиле. "Сотвори им, Господи, вечную память!" - произнес батюшка, и слезы полились у него из глаз… В нашей могиле оставалось еще свободное место, "Положите и их сюда!" - указал я на большевистские трупы. Их было немного больше десяти.

-        Не надо, господин полковник! Пусть наши лежат отдельно! - стали упрашивать меня и офицеры и казаки. - Мы лучше выроем для них отдельную могилу. - И они быстро принялись рыть ее.

Несколько человек из тяжело раненых и оставленных нами в злополучную неудавшуюся атаку, ночью с нечеловеческими усилиями доползли до наших цепей.

А вечером, только я расположился в хате, слышу голос: "Являюсь, господин полковник!" Оглядываюсь - мой батальонный адъютант, М.Н.Харченко. Бледный. Грудь неестественно приподнята. Сквозная рана в грудь на вылет. Пуля, пробив грудь, вышла через лопатку. Забинтован.

-        Не берите, господин полковник, другого адъютанта: я через неделю, другую вернусь обратно в полк!

Я успокаиваю юношу, говорю, что место ему возле меня всегда найдется, но, взглянув на него - бледного, воскового - сильно-сильно усумнился... Он вскоре скончался.

14-го октября мы взяли М.Джалгу, а на рассвете 15-го октября нас спешно двинули обратно. Оказывается, что г.Ставрополь, откуда мы вышли, в руках большевиков. Пришлось снова отбивать Ставрополь.

При атаке деревни Пелагиады вижу - невдалеке от меня младший из братьев Алтабаевых, Михаил, несет, взваливши себе на плечи, старшего, Константина. У того пуля в животе. 

- Миша, брось, оставь меня: я все равно умру. Иди лучше в цепь! - доносится до меня голос раненого. Я посылаю одного из посыльных помочь. Сам с цепями продвигаюсь вперед. Мои посыльные все оглядываются и перешептываются.

-        Что случилось?

-        Да, мабуть, поручик вмер уже! Щось роют землю они там!

Оказалось, что действительно он умер.

-        Закопали их, да могила неглубока только. Как бы волки или лисицы не учуяли да не разрыли могилы... - доложил мне вернувшийся посыльный. Младшего Алтабаева я видел немного спустя, он догонял свою цепь.

В том же бою, невдалеке от меня, был смертельно ранен пулей в горло и шею мой незабвенный помощник по строевой части, подполк. Александр Алексеевич Крюков. Я до боя еще предлагал ему снять белую папаху и тулуп с белым воротником: все же не такая резкая цель на сером фоне земли. Молодой - бравировал, не послушался меня... Выбив неприятеля из д.Михайловки, мы по пятам пошли за ним к Ставрополю. Около 9-10 верст, вплоть до самого города, поле было усеяно их убитыми и ранеными. Были брошены обозы, походные кухни, пулеметы. Среди поля валялась амуниция, солдатские шинели и торчала масса винтовок, воткнутых штыками в землю. Все говорило о том, что неприятель не отошел, а бежал к Ставрополю.

Наступили уже вечерние сумерки, когда я с первым батальоном подоспел к городу. Неприятель залег на горе, за железнодорожным полотном. Соседний полк (Кубанцы) и мы пытались продолжать атаку, но от переутомления приостановились в полугоре. Будь у нас какая-нибудь свежая, нерастрепанная часть, то Ставрополь в тот же день был бы в наших руках. Но... ничего этого не было...

Настала долгая, глубокая, осенняя холодная с заморозками ночь. Мы лежали внизу на ветру, по огородным канавам. Вот лезу я в свое логово-канаву, куда вестовой натаскал соломы, и слышу женский голос: "Ой, на руку наступили!" Темень, ни зги не видать. 

"Кто тут?"- "Да мы, господин полковник." - Оказывается, две бедненькие сестры милосердия нашего полка, Женя и Вера, продрогли, прозябли в бесконечную холодную ночь и, наткнувшись среди ночи на кучу соломы в канаве, забрались туда: все же теплее, чем на ветру. Пришлось мне поделиться с ними соломой, снял с себя кожух, что принес мне как-то покойный командир 4-й роты, укрыл их, а сам пошел сначала проверить цепи, а потом пристроился кое-как в канаве и проклевал носом до рассвета. Уж как потом подростки-сестры благодарили меня!

... Раз цепи отошли почти на полверсты назад и забыли предупредить сестру милосердия нашу: была она в хатенке. Взглянула она в окно - наших не видать. Перепугалась страшно, припомнились зверства большевиков. Мужское население огородов - все сочувствующие "товарищам". Но на счастье сестры нашей в хате хозяйкой оказалась одна лишь пожилая баба. Та быстро сообразила, в чем дело:

- Снимай все это! Одевайся в наше "хрестьянское" платье. Как придут, скажу, что ты моя дочка. Да принимайся живо за работу: мети хоть хату!

Сестра быстро преобразилась в крестьянку. Хорошо, что цепи наши скоро вернулись обратно и заняли свои недавно оставленные места.

Больше недели простояли мы под Ставрополем. Дорого стоила нам осада его. Командира тоже ранили в руку, и пришлось на некоторое время мне вступить в командование полком. Полк таял, люди изнервничались...

Не особенно радушно встретили нас жители г.Новороссийска, куда нас отвели на отдых. В особенности - так называемая интеллигенция, которая ведь благодаря нам вырвалась из большевицких лап. Бедное, измотавшееся в боях офицерство принуждено было ютиться по кухням и передним у той же интеллигенции, а залы и гостиные пустовали. Мне с адъютантом отвели у какого-то грека проходную комнатку, я рад был и этой...

В первых числах ноября, кажется, 8-го, наш Алексеевский полк отправился без ружей на пристань: встречать союзников. Они достигли своего - победили немцев и ликующие, сияющие прибыли к нам. В почетный караул была наряжена рота от Сводно-Гвардейского полка. Мы же стояли шпалерами. Английский генерал обходит почетный караул и видит на груди у одного рядового, рядом с русским офицерским георгиевским крестом и английский офицерский Георгий. Спрашивает у сопровождавшего его русского генерала, не ошибка ли это. Но когда ему разъяснили, что рядовой этот - капитан Лейб-Гвардии Преображенского полка, англичанин смутился и стал всему караулу подавать руку.

Сияющие, ликующие, радостные проносятся мимо нас один автомобиль с союзниками за другим... "Вот она, награда нам за четырехлетнюю Великую войну. Вместо того, чтобы занять одно из первых мест в мире, мы стоим... нищими стоим" - говорит Дедюра.

Рядом со мной стоял на левом фланге полка Владимир Яковлевич Дедюра, первопоходник. Он принадлежал к числу тех кадровых офицеров, которые сразу круто и навсегда отмежевались от большевиков. Был ротным командиром, кажется, в Киевском военном училище и при первом приближении к городу большевиков, когда все порастерялось, он собрал свою роту и, объяснив им, в чем дело, вызвал желающих идти с ним к Корнилову. Пошли все, как один. Пристали и из других рот. Сильно потрепанный, пришел к Корнилову. А когда ряды его отряда сильно поредели и сам он был ранен, влили его в Партизанский пеший казачий полк. Не мало мучений пришлось пережить и жене Дедюры: держали в тюрьме, мучили, все пытались узнать, где и куда скрылся ее муж.

В январе я уехал в отпуск в Екатеринодар. Зашел в штаб узнать о моем племяннике Коле. Оказывается, убит под Ставрополем. А еще не так давно видел его в Одессе, и он спрашивал меня: "Что делать, дядя?" - "Как, что делать? Иди к Корнилову!". Он послушался, пошел и... лег под Ставрополем...