(Даты указаны по ст.стилю)

Мне хочется поделиться с читателями журнала "Первопоходник" имеющимися в моем распоряжении материалами относительно Донского офицерского резерва, созданного в Крыму, в Евпатории в 1920 году. Об этом офицерском резерве мало что известно. Пользуюсь ниже указанными источниками. Привожу ниже выдержки из очерков гражданской войны 1917-1920 г. "Русская Вандея" ген.майора А.В.Голубинцева, и главу 23, посвященную главным образом Донскому офицерскому резерву, расположенному в Евпатории, и главу 25, в которой описана эвакуация чинов офицерского резерва из Евпатории. Кроме того, ниже привожу статью Ив.Плахова, в сокращенном мною изложении из-за ее размера (4 страницы печатного текста очень мелким шрифтом), под заглавием "донской офицерский полк в Крыму", помещенную в газете "Казак" № 33, август 1956 г.

Считаю своим долгом указать, что г.Плахов в своей статье допустил ряд ошибок. Чтобы доказать его ошибки, следовало бы привести конкретные случаи и показать, в чем и где он неправ, но в данном случае я нарушу это элементарное правило и воздержусь конкретно указывать неточности, допущенные г.Плаховым. Укажу, что поступаю так, руководствуясь желанием сократить мой очерк до нужного редакции размера. Позже, если потребуется, я в особой статье укажу ряд ошибок, допущенных г.Плаховым.

Для установления исторической точности описываемых событий, которые должны знать читатели "Первопоходника", я позволил себе в подлинник статьи г.Плахова сразу же внести некоторые необходимые добавления и уточнения на основании документальных сведений, почерпнутых мною из капитального военно-исторического труда ген.- майора П.П.Оприц - его книги "Лейб-казаки 1917-1920 г.", изданной в 1939 г. в Париже. Следует отметить, что в эту книгу, в полковую хронику дали весьма ценные свои комментарии и дополнения генералы П.Краснов, Ф.Ф.Абрамов и В.А.Дьяков - начальник 1-й Дон.Кон.дивизии.

Нужно сказать читателям "Первопоходника", что я принимал активное участие в Крымской борьбе, будучи старшим офицером конно-пулеметной команды лейб-казачьего полка, входившего в состав 1-й Дон.Кон.дивизии. С полком и 1-й Донской дивизией я грузился в Керчи на пароход "Харакс" 3-го ноября, а в ночь на 4-е Керченская флотилия снялась с якорей и в кильватерной колонне пошла на Константинополь.

Как свидетель многих описываемых здесь событий, могу добавить все то, что сохранилось в моей памяти, и напомнить о некоторых забытых теперь фактах прошлого.

К сожалению, Ив.Плахов не дает о себе сведений, ограничившись лишь упоминанием, что он находился на миноносце "Дерзкий". Некоторые, по моему мнению, спорные данные в его статье нет возможности в настоящее время проверить, ибо все командиры и начальники, упомянутые в его статье, погибли на "Живом" или умерли в эмиграции, а в военно-исторических трудах история "Донского офицерского резерва" мало освещена, поэтому возлагаю всю ответственность за содержание приведенной здесь его статьи на автора.

Переговоры о мире с большевиками прерваны. Разложение в войсках началось, хотя эксцессов и не было. Фронт агонизировал. Положение тревожное. Кубанцы оставляли позиции и наводняли Адлер.

Утром 19 апреля 1920 г. я посетил в Адлере Кубанского Атамана генерал-майора Букретова, он готовился к отплытию на пароходе в Батум с Кубанскими юнкерами. Из штаба Донского корпуса получено о общение, что завтра, 20 апреля, ожидаются транспорты для погрузка частей в Крым. Сообщение было неуверенное, а потому, на всякий случай, приходилось готовиться к худшему и искать выхода: или уходить в горы, или пробиваться в Турцию.

Утром 20-го, в 8 часов я отдал распоряжение 28, 29 и 30 конным полкам строиться и выступать на погрузку в х.Веселый. Штаб бригады около 11 часов прибыл к месту погрузки. На реке стояло и несколько английских военных кораблей. Погрузка на военные суда уже началась. Большая часть казаков 29 и 30 конных полков и около половины 28-го полка погрузились на английские суда, а часть ушла Грузию, не желая бросать лошадей. К вечеру погрузка кончилась, и агличане забрали на суда всех, пожелавших грузиться в Крым, и на другой день английские броненосцы "Кородок" и "Марльборо" доставили нас в Феодосию.

Здесь командир корпуса произвел смотр частям 4-го конного корпуса, прибывшим в Крым. В Феодосии в последний раз, в одном из лучших ресторанов города, собрались на прощальном банкете все прибывшие в Крым г.г. офицеры Усть-Медведицкой конной бригады. Дня два все донские части были из Феодосии погружены на русские пароходы "Вампуа" и другие и отправлены в Ак-Мечеть. Штаб 14-й бригады расположился в дер.Тарпанчи. Согласно приказу по донскому войску, все части донской армии переформировывались и сводились в донской корпус в три дивизии (2 конных и 1 пешая).

21-го мая Усть-Медведицкая конная бригада закончила свое существование. Казаки были отправлены в Саки, где происходило формирование донских дивизий. Офицеры большей частью были зачислены в донской офицерский резерв. Я не получил нового назначения и был причислен к офицерскому резерву. Вскоре я был приглашен донским атаманом ген.Богаевским по делам службы в его канцелярию, где Атаман и сообщил, что Главнокомандующий, ген.Врангель, запросил его, почему я не получил назначения, а потому не желаю ли я получить соответствующее назначение в Донском корпусе?

Я ответил, что устал, а потому предпочел бы отдохнуть некоторое время, а кроме того, я не считаю для себя возможным быть причиною отстранения кого-либо из лиц, уже получивших назначения, как мне известно, на те командные должности, на которые я мог бы претендовать.

Через несколько дней, получив двухмесячный заграничный отпуск, я уехал в Константинополь, надеясь там получить визу в Польшу, где у меня было недвижимое имущество, но визы не получил и возвратился в Крым. Положение в Крыму было нетвердым. Чувствовалась разруха. Я побывал в Севастополе, в штабе Главнокомандующего, там настроение было непонятно оптимистическое. Один из генералов Ставки мне сказал, что теперь у нас положение очень твердое. Перекоп обращен в настоящий Верден. По имеющимся же у меня, хотя и не проверенным данным, на Перекопе укреплений почти не было.

Я послал на Перекоп сотника Щелконогова проверить этот "Верден". Возвратившийся офицер мне доложил, что по обе стороны шоссе, ведущего к Перекопу, построены проволочные заграждения и несколько рвов, приблизительно на полверсты в каждую сторону, а дальше протянут лишь один ряд проволоки, причем колья частью вывернуты и валяются на земле. Окопы запущены, обвалившиеся, мелкие и по своей конструкции самые примитивные и, как он выразился, "вроде тех, какие конница строила в Полесье". Лично я на Перекопе не был и потому ничего не могу добавить.

Что же касается тыла, то и здесь было далеко не благополучно. Коснусь лишь положения офицеров Донского офицерского резерва, расположенного в Евпатории. Материально офицер был обеспечим настолько плохо, что были случаи самоубийства на почве голода. Особенно тяжело было положение рядового офицерства. Офицеры были раздеты, многие без сапог, денег почти не получали, что заставляло офицера продавать последние вещи, толкаясь на базаре среди всякого сброда. Я, например, видел в каразме на посту офицера с винтовкой, в опорках и почти в одном белье (кап.Добронравов). После повторного случая самоубийства приезжал начальник штаба Войска Донского ген.Алексеев. Офицерам выдали аванс по семи тысяч рублей, но затем удержали из жалованья. Чему равнялся этот аванс, можно судить по тому, что приблизительно около этого времени газета стоила 500 рублей, а обед в плохой кухмистерской - около 5000 рублей, пятикопеечный шоколад - 700 рублей. Дабы не умереть с голоду, офицеры принуждены были образовывать артели грузчиков и работать на пристани, конкурируя с портовыми рабочими. В последнее время у офицеров были отняты денщики, и зачастую приходилось видеть офицера на базаре с каксой (неразборчиво. Корректор) в руках или стоящего в очередях за хлебом у булочных и т.п. Все это, конечно, отражалось на моральном состоянии офицера.

Ниже я привожу письмо одного офицера, отправлявшегося с партизанским отрядом полковника Назарова. Отряд имел задачу прорваться на Дон и поднять там восстание. Этому начальнику партизанского отряда, к слову сказать, никто не верил, но бежали из резерва, куда угодно, лишь бы уйти и вырваться из этого, унижающего чувство офицерского достоинства состояния в резерве.

Ближайшему начальству, повидимому, трудно было разобраться в дневном состоянии офицера, поставленного волею судоб в исключительно трудные, небывалые и неслыханные условия. Не понимали офицеров, а если не понимали, то и не могли ничего сделать. Неужели 500-600 офицеров были непосильным бременем для Войска и ничего нельзя было сделать? А нужно было так мало - накормить и одеть.

Как иллюстрацию к вышесказанному, привожу полученное мною письмо от подъесаула Козлозцева:

"Ваше Превосходительство!

Убывая из резерва в партизанский отряд полковника Назарова, я считаю своей непременной обязанностью доложить Вам о своей искренней благодарности, которую я испытываю при воспоминании о своей службе за время гражданской войны, сперва в вверенных Вам освободительных войсках Усть-Медведицкого округа, а затем в Усть-Медведицкой дивизии и в 14-й бригаде. Я все-таки питаю надежду, что в недалеком будущем вновь буду находиться в рядах войск под Вашим командованием.

Мы - офицеры резерва - поставлены в такое безвыходное положение хоз.канцелярией резерва, что нас нисколько не удивляют бывшие случаи самоубийства офицеров на почве голода. Мы бежим из резерва. Нас удивляет и поражает, что хозяйственная канцелярия не может справиться по довольствию, ведь, только одного батальона, по численности офицеров. Приезд ген.Алексеева ничуть не подвинул дела вперед. Канцелярия спешно выдала нам по 7 тыс.рублей, а теперь, при выдаче жалованья за май месяц, она вычитывает их, и мы остаемся у разбитого корыта. Бывая в карауле в тюрьме, мы наблюдали, что арестантов кормят гораздо лучше, чем питается наш офицер резерва. Невольно напрашивается мысль, что состояние в резерве хуже каторги. Но за что?.. И оказывается, что мы отбываем это наказание лишь по вниз хоз.чинов резерва, которые не могут двинуть вперед хозяйственный аппарат, по какой-то причине. Мы бежим из резерва в боевую часть, зная наперед, что там лучше должно быть... там не придется думать с утра до вечера о питании; эта мысль о желудочных интересах так принижает нас. У нас, офицеров, живет мысль, что недалеко то время, когда мы под Вашим руководством снова пойдем по родным местам, и страшное время сидения в Евпатории, страшное по вине каких-то чиновников, неуязвимых никем и ничем, нам приходится так думать, это время забудется нами, как один из неприятных эпизодов жизни. Наш отдых только на фронте, в тылу же только трепание нервов!

- о -

Эвакуация (глава 25).

Наступила осень. С фронта получались тревожные СВЕДИНИЯ. В конце октября сводки говорят о прорыве большевиками 1-й линии перекопских укреплений и о том, что наши части заняли для обороны вторую укрепленную линию. Было ясно, что теперь в Крыму не удержаться. Все готовились к эвакуации, но громко говорить об этом не решались. 28 октября начальник офицерского резерва ген.Корнеев мне сказал, что ввиду тревожных дней он считает необходимым установить особое дежурство г.г. генералов офицерского резерва и на сегодня доаурным генералом назначает меня.

По должности проверяя особые караулы и дежурные части, я около 12 часов ночи, вместе с полковником Красовским, зашел на телеграфную станцию. Дежурный телеграфист сообщил мне, что только что ген.Апостолов, председатель Донского правительства, разговаривал по прямому проводу с Донским Атаманом. Я взял ленту и предложил чиновнику прочитать. Атаман из Севастополя говорит Апостолову: "Завтра утром, в лучшем для вас случае вечером, в Евпатории будут разъезды красных. Предупреди наших и членов Круга, чтобы поторопились грузиться. Чем меньшее число покинет Крым, тем лучше, так как за границей всем грозит голод и лишения".

Это было для нас ново; правда, это чувствовалось, но никто об этом не говорил. Тыловые учреждения, Круг и т.п. готовились к эвакуации, но о Донском офицерском резерве забыли или, вернее, решили забыть. Все офицеры находились по своим квартирам, разбросанным по окраинам города, в полном неведении об обстановке. При выходе из телеграфной станции я встретил казаков, нагруженных кроватями и матрацами.

-        Куда и зачем?

-        На пароход грузиться.

-        Чьи вещи?

-        Донского интенданта.

-        Где он?

-        Еще с вечера на пароходе.

Разговор Атамана с ген.Апостоловым и встреча с казаками, тащившими на погрузку вещи, заставили маня принять некоторые меры. Я пошел на пристань. На рейде стояло несколько пароходов. У самой пристани находился небольшой пароход "Елпидифор". Под покровом ночи тыловые учреждения и члены Круга без шума спешно грузились на пароход. Впечатление получалось, что все, как будто, делалось крадучись, тайком, как бы готовясь к бегству. Я отправился с докладом к начальнику резерва ген.Корнееву. Он был совершенно не в курсе дела - как о положении на фронте, так и о начавшейся погрузке, переданная ему мною беседа Атамана Богаевского по прямому проводу с ген.Апостоловым была для него откровением. Я настоял, чтобы сейчас же было отдано распоряжение и немедленно разослано с нарочными: - Всем г.г. офицерам резерва завтра, 29.X, к 7-ми часам утpa явиться к штабу резерва и быть готовыми к погрузке".

Приказание получилось во-время, и к 8 часам утра дно офицерские сотни, под командой полк.Короченцева, были построены у пристани. Погрузка была уже в полном разгаре. Пароходы были распределены между разными учреждениями, но для офицерского резерва места не оказалось. Кадеты Донского корпуса были погружены на паруснoe судно. На некоторых судах не было угля, надо было погрузить с пристани, но рабочих не было.

Я отправился в управление начальника гарнизона, ген.Ларионова. Начальника гарнизона в канцелярии не было, распоряжался начальник штаба. На мой вопрос, какой пароход назначен для Донского офицерского резерва, начальник штаба ответил, что для офицерского резерва пока нет парохода, но что еще ожидаются суда. По тону ответа видно было, что он сам не верит и не надеется на прибытие новых пароходов, да и стоявшие на рейде суда, не имея достаточного количества угля, не могли сделать рейса до Константинополя.

Начальник штаба спросил меня, как обстоит дело с погрузкой угля (за отсутствием рабочих-грузчиков уголь могли погрузить лишь офицеры резерва). Я ему ответил, что погрузка начнется после тего, как будет назначен пароход для офицеров резерва. Начальник штаба загорячился; тогда я ему категорически заявил, что ручаюсь, что ни один пароход не уйдет из Евпатории до тех пор, пока не будет назначен пароход для офицеров резерва. Он побехал с докладом к начальнику гарнизона и, возвратившись минут через десять, заявил, что для офицерского резерва назначается пароход "Полония" и просил скорее приступить к погрузке угля.

Я отправился на пристань. На окраинах города шла стрельба. Местные большевики напали на интендантские подводы, но после нескольких выстрелов охраны разбежались. На улицах делались попытки к демонстрациям с красными флагами.

Я передал распоряжение начальника гарнизона о погрузке полковнику Короченцеву и выслал офицерские заставы и караулы в ближайшие к пристани улицы, дабы предупредить выступления местных коммунистов. Дружными усилиями офицеров часа через два уголь был погружен. На пристани были выставлены пулеметы, и началась планомерная погрузка.

В 15 часов погрузка закрнчилась, а в 16 час. 29-го октября суда, покинув Евпаторию, отошли в Севастополь. Пароход были переполнены. На "Полонии" палуба, трюмы, все проходы были заняты семьями офицеров резерва.

30 октября, в 3 часа утра, "Полония" прибыла на Севастопольский рейд, а в 12 час. мы тронулись в направлении на Константинополь. 1-го ноября мы вошли в Босфор.

- о -

Выписки из статьи Ив.Плахова "ДОНСКОЙ ОФИЦЕРСКИЙ ПОЛК В КРЫМУ"

В первые весенние дни 1920 года, под напором красных, Добровольческая Армия и Казачьи корпуса вынуждены были отойти сначала за Кубань, а затем следовали: трагедия у Новороссийска (главным образом для донцов) и трагедия у Туапсе-Сочи (преимущественно для кубанцев). У Новороссийска казачьим частям пароходов не хватило. Такая "благодарность" Добровольческого командования Казачеству, вошедшая в историю под именем "Новороссийской трагедии", обошлась Дону и вообще Казачеству очень дорого. Гражданская война была проиграна с концом катастрофическим. Из 50-тысячной Донской армии (январь 1920 г. "Донская летопись", т. 1-й, стр.7-8) в Крым попали только жалкие крохи, сведенные там в три куценьких дивизии (2 конных и 1 пешая). В Крыму для донцов был отведен город Евпатория с окрестностями, куда и направлялись беженцы, гражданские учреждения и офицеры, оставшиеся за штатом - как следствие Новороссийской катастрофы и Голгофы Черноморского побережья. Таким образом в Евпатории, благодаря большому скоплению офицеров, создался Донской орнцерский резерв. По началу, вся забота Донского правительства об этих офицерах сводилась к их учету, и только. Без денег, без продовольствия офицеры, как тени, бродили по пляжу и около пустых вилл, продавая все, что можно было еще продать, чтобы оттянуть хоть на некоторое время надвигавшуюся угрозу голодной смерти. Канцелярия офицерского резерва на просьбы этой голодающей массы принять какие-то меры к улучшению их положения неизменно отвечала: "Мы пишем, правительство об этом знает".

Но вот началось брожение. Офицеры открыто выражали свое недовольство. Резервное начальство, обеспокоенное создавшейся обстановкой, поспешило уведомить об этом Донское правительство.

Наконец, в конце апреля в Евпаторию приехал донской Атаман ген.Богаевский, который просил потерпеть, обещая наладить довольствие и уплатить жалованье. После его отъезда было организовано котловое довольствие. Офицерам выдали аванс, а затем жалованье. Наши верхи решили, в согласии с комендатурой города, привлечь офицеров для несения гарнизонной службы. Были созданы офицерские сотни, причем штаб-офицеры были выделены в особую штаб-офицерскую сотню. Обер-офицеры стали нести гарнизонную службу, а штаб-офицеры сорганизовались в рабочие артели и занялись разгрузкой в порту барж и пароходов. Но, так как гарнизонная служба занимала малое количество людей, то у начальства родилась идея о сформировании особого офицерского полка и об отправке его если не на фронт, то хотя бы на Сиваш для охраны укреплений и окопов.

Собственно говоря, формирования, в точном смысле этого слова, не было. Из обер-офицерских сотен в спешном порядке создали 4 сотни без кухонь, без обоза, придав к ним еще 2 сотни из команд наших бывших бронепоездов, находившихся на Сивашах в районе Чонгарского моста. Так был создан особый Донской офицерский отряд.

Командиром особого отряда был назначен полк.Афанасьев. Разутый и раздетый, без кухонь и обоза, особый Донской офицерский отряд приблизительно в июле месяце был отправлен на Сиваши для охраны укреплений и окопов. Особый отряд занял район от Чонгарского моста до с.Карповки (возле Перекопа). Сотни ютились по разрушенным фермам, выставляя посты к Сивашам, иногда за 3-4 версты от своего расположения. Но вопрос о довольствии стоял все время остро. Отсутствие кухонь, повозок и необходимых денежных авансов для закупки продуктов вынуждало командиров сотен просить соседние артиллерийские части, находившиеся в этом районе (главным образом тяжелая артиллерия), о зачислении своих сотен на котловое довольствие, что не везде проходило гладко. Кроме того, эти "соседи" зачастую находились в расстоянии тоже нескольких верст.

По началу командирами сотен были тоже обер-офицеры, но потом, приблизительно в сентябре месяце, когда положение в сотнях несколько улучшилось, на должности командиров и их помощников были присланы штаб-офицеры. В Евпатории оставалось еще много офицеров резерва.

При отходе фронта за Сиваш особый Донской офицерский отряд был снят со своих постов и отведен в г.Джанкой, откуда он должен был быть отправлен в г.Керчь для несения гарнизонной службы. Но перед самым выступлением, З0-го октября, получено было распоряжение немедленно выступить обратно на Сиваши, так как красные прорвали фронт где-то в районе Карповки. Отряд выступил налегке, оставив все вещи на попечение особых офицеров, но все вещи были ими брошены в Джанкое. Приблизительно через час после выступления 1-я сотня, под командой доблестного Войскового старшины A.Л.Филатова, свернула влево и пошла в направлении Карповки, откуда никогда не вернулась. Остальные сотни продолжали движение в направлении Чонгарского моста на соединение с находившимися там 5-й и 6-й сотнями.

Обстановка на фронте диктовала не движение вперед, а отход - если не назад, то на какие-то другие позиции. Приблизительно на полпути уже определенно выяснилась бессмысленность движения вперед, так как красные, углубляя и расширяя свой прорыв, отрезали все части, находившиеся вправо от Карповки. Попытка связаться с командиром особого отряда и запросить у него дальнейших инструкций не привела ни к чему. Сотни продолжали двигаться вперед. С наступлением темноты сотни находились верстах в 6-7 от места своего назначения. На одном артиллерийском пункте решили снова связаться с командиром отряда, но его уже не было в Джанкое, так как он отбыл в Керчь. Таким образом, три сотни оказались отрезанными - "в мешке". Командирам сотен предстояла трудная задача: выбраться из того "мешка".

Как бы предвидя все это, уже с первых минут выступления отряда, рядовые офицеры, по своей инициативе, стремились сесть на подводы. Благодаря этому к тому моменту, когда выяснилось, что сотни в "мешке", почти все офицеры сидели на подводах. Было послано распоряжение командирам 5-й и 6-й сотен немедленно присоединиться к ядру отряда. И как только они присоединились, начался отход.

Создавшаяся у Карповки обстановка диктовала, что, чтобы выскочить из "мешка", надо было во что бы то ни стало опередить красных и проскочить через Джанкой. Пользуясь ночным покровом, отряд на рысях (на подводах) двинулся к Джанкою. На рассвете 31-го октября особый отряд подходил к Джанкою. Но в то же время с севера, со стороны Карповки, к Джанкою же подходила конная лава красных. А с востока, со стороны Чонгарского моста, вдоль полотна железной дороги, шел разъезд красных, коней 12-15, который начал обстреливать отряд, правда, с дистанции довольно далекой.

Создавалось довольно трудное положение, но на выручку пришел случай: верстах в трех к югу от Джанкоя, на горке, стояла какая-то наша конная группа, которая из своих 2-х орудий начала обстреливать красных. Лава красных приостановилась, что и дало возможность отряду проскочить через полотно железной дороги.

Если до Джанкоя отряд представлял из себя еще какую-то воинскую часть, то, проскочив Джанкой, отряд превратился в какой-то караван подвод, мчавшийся и растянувшийся на целые версты. На железнодорожных станциях попадались брошенные вагоны с бельем и обмундированием, и многие из офицеров отряда старались взять кое-что из белья и обмундирования. В Керчь особый офицерский отряд прибыл 1-го ноября перед вечером и сразу же погрузился на стоявший в порту пароход "Поти". В сущности, в Керчь прибыл не весь особый отряд, так как 1-я сотня погибла у Карповки, многие взяли направление на Феодосию, а часть отстала в дороге из-за переутомления лошадей.

Разместившись в больших трюмах "Поти", каждый вздохнул свободнее. Вдруг, часов около 12 ночи, распоряжение: сойти на берег, оставив при вещах по 2 человека на взвод. Выгрузились. Выясняется, что особому отряду приказано взять на себя охрану города. Помощник командующего отрядом полковник В.Хоперский собирает командиров сотен и распределяет районы города между сотнями. Сотни выступают, чтобы занять указанные им районы для охраны. Ночь. Холод. Офицеры небольшими группами в 4-5 человек "выбивают дробь" на углах пустынных улиц, ожидая с нетерпением рассвета. Светает, но распоряжений - никаких. Промерзшие, голодные офицеры начинают волноваться. Самотеком, небольшими группами офицеры начинают стекаться к пристани. Вскоре подвели старый миноносец "Живой", стоявший до того в порту из-за порчи машин, нагруженный дровами. Особому офицерскому отряду приказано погрузиться на "Живого". Отряд погрузился. Было немного тесновато. Это было 2-го ноября 1920 года. День был теплый, солнечный.

(Здесь необходимо опровергнуть утверждение Ив.Плахова о том, что 2-я конная дивизия утром 2-го ноября погрузилась на "Поти", выбросив дневальных особого офицерского отряда. Сводка, взятая из военно-исторического труда ген.Оприц, говорит о том, что "к вечеру 2-го ноября Донские дивизии (1-я и 2-я) добрались до Керчи" Стр.358. И.К.)

3-я сотня расположилась на корме миноносца на дровах, не отдавая себе отчета в том, что при первой же буре все эти дрова с их пассажирами полетят за борт. В тот момент действительно никто не предвидел той страшной катастрофы, какая поджидала "Живого" и его пассажиров. Разместившись на "Живом", кто как мог, все успокоились. Нервность упала, но стал ощущаться голод. Но вот подходит миноносец "Дерзкий" (один из новейших миноносцев, спуска 1916 года) и пришвартовывается к "Живому". Подходят к борту матросы и завязывается разговор. Офицеры просят хлеба. Матросы охотно делятся. К борту подходит полк.Попов, командир 3-й сотни, который устроился на "Дерзком", где один из офицеров экипажа был ему родственником или станичником. 3-я сотня сразу же обратилась к нему с просьбой устроить пересадку сотни на "Дерзкого". Полк.Попов, переговорив с капитаном и получив его согласие, передал о том сотне. Сотня перебралась на "Дерзкого", а с ней и несколько человек из пулеметной команды. "Дерзкий" был совершенно пуст, и 3-я сотня была его первыми пассажирами.

Где и как перегрузилась 4-я сотня на катер "Херсонес", которой взял на буксир "Живого", я не знаю. Но когда вся флотилия тронулась из Керчи, держа курс на Константинополь, на "Живом" оставались 2-я, 5-я и 6-я сотни, часть пулеметной команды и штаб особого отряда.

"Дерзкий" был взят на буксир ледоколом "Джигит", так как часть нефти с "Дерзкого" была перекачена на миноносец "Беспокойный", на котором находился начальник Керченской флотилии, а на "Дерзкого" было перегружено с какого-то другого парохода 300 человек из дивизии ген.Гусельщикова.

В 3 часа дня 3-го ноября переполненный до отказа людьми 1-й дивизии и подошедшими из Феодосии кубанцами пароход "Панакс" вышел на Керченский рейд. Ген.Абрамов объехал на катере все погруженные пароходы, отдал последние распоряжения, и в ночь на 4-е ноября суда в кильватерной колонне пошли на Константинополь. Поднялся сильный осенний шторм, грозивший большими бедствиями перегруженным судам.

"Дерзкий" недолго был на буксире у "Джигита". Еще не скрылись Крымские берега, как буксирный трос лопнул. "Джигит", повидимому, непроглядной ночью, при шуме и грохоте волн, этого не заметил и продолжал свой путь. Это вызвало сильное возмущение среди матросов "Дерзкого". Так наш "Дерзкий" остался в открытом море на произвол судьбы.

Капитан "Дерзкого" решил использовать небольшой остаток нефти и попытаться выйти к турецким берегам в направлении к Синопу.

Пустили в ход машины, но нефти оказалось мало, и миноносец вскоре вынужден был остановиться. Шторм не унимался. Миноносец повернуло поперек волны и стало гнать к болгарским берегам на минные поля. "Деррзкий" оставался в таком положении более 2-х суток. Судно бросало, как щепку. Крены временами были такие, что все валилось с коек, посуда летела со столов, а в кубриках становилось совершенно темно.

Что же происходило в это время на "Живом"? Офицеры 4-й сотни, находившиеся на "Херсонесе", так описывали драму "Живого". По выходе из Керчи, "Живой" тоже недолго был на буксире у "Херсонеса". В один из сильных порывов ветра буксирный трос лопнул, "Херсонес" подал якорную цепь. Якорная цепь тоже лопнула. Тогда капитан "Херсонеса" передал на "Живой", что он использовал все средства, имевшиеся в его распоряжении, и ему после этого не остается ничего другого, как догнать флотилию и доложить об этом ее начальнику. "Херсонес" пошел, а "Живой" был оставлен. Будучи совершенно беспомощным из-за порчи машин, судно было повернуто поперек волны. Старой конструкции, оно такого "единоборства" с разбушевавшейся морской стихией выдержать не могло и действительно не выдержало. Где-то около крымских берегов, жуткой, непроглядной ночью "Живой" пошел ко дну, унеся с собой в пучину около 250 человек Донского офицерского резерва и экипаж.

Вернемся теперь к тому, что происходило на миноносце "Дерзком", на котором имелось радио. Благодаря ему, "Дерзкий" до известной степени был в курсе почти всех перипетий нашего "исхода". Поэтому можно было установить, поставили ли капитаны "Херсонеса" и "Джигита" в известность обо всем случившемся начальника флотилии. Должен сказать, что пишущий эти строки находился на "Дерзком" и помещался в унтерофицерском кубрике, где помещался и радист, который все время информировал нас о всех переговорах, как с главным командованием, так и с другими судами.

"Дерзкий" непрерывно взывал по радио о помощи. Главное командование запросило начальника Керченской флотилии: нуждается ли он в помощи? Начальник флотилии ответил, что все его суда идут в порядке. Судя по такому ответу, начальник флотилии не знал, что случилось с "Живым" и "Дерзким". Следовательно, капитаны "„Херсонеса" и "Джигита" не сообщили о случившемся своему начальнику.

"Дерзкий", перехватив такой ответ начальника Керченской флотилии, тотчас же снова послал призыв о помощи, указав на сей раз приблизительно и место своего нахождения. В ответ на это, главным командованием было послано в море два парохода: "Илья Myромец" на помощь "Дерзкому" и "Даланд" вообще навстречу судам оказать помощь если в ней какое-либо судно будет нуждаться. "Илья Муромец" прошел стороной, не заметив "Дерзкого", а "Даланд" натолкнулся на "Дерзкого". Несмотря на сильный шторм, "Даланд" сумел подать "Дерзкому" три троса различной толщины. "Дерзкий" был спасен. Когда уже "Дерзкий" был взят на буксир, подошел и "Илья Муромец"...

3-я сотня особого Донского отряда, сгрузившись в Константинополе с "Дерзкого", разбрелась в разные стороны. 4-я сотня некоторое яремя сохраняла еще видимость воинской части, но потом тоже вынуждена была распылиться. Такова судьба особого Донского офицерского отряда.

Гибель 250 донских офицеров и экипажа не нашла тогда никакого отклика в кругах наших "верхов". Никто даже не поинтересовался выяснить причины такой печальной их участи. Наоборот, по-началу даже старались скрывать все это. Но так или иначе, а история особого донского офицерского отряда войдет отдельным звеном в длинную цепь трагедии Казачества.

- о -

(К этому следует добавить, что страшная катастрофа, постигшая "Живого", и гибель около 250 офицеров Донского офицерского резерва и экипажа была своевременно, в двадцатых годах, упомянута в книге, изданной штабом Донского корпуса. И.К.).