Провалье... провалье... провал!... било, как молотом, в голове и овладело всем моим существом. Оглядываясь без мысли кругом, видел только бескрайнюю, насколько хватал глаз, гладкую снежную степь, которая на солнечной стороне до боли слепила глаза. Зимнее солнце быстро перекатило на заход. С северной стороны стал тянуть пронизывающий ветер...

Что же делать, куда теперь идти, кого спросить?!

Со стороны следующего полустанка, в 15-20 верстах от Провалья, отчетливо слышалась артиллерийская стрельба, то усиливаясь, то затихая. Сознание подсказывало - там, совсем уже близко, бьются свои! До Новочеркасска и Ростова теперь совсем недалеко, и там мое заветное место, туда ведет меня моя "Вифлеемская Звезда"!

Стал зябнуть и захотелось пойти на противоположную сторону станции, еще хорошо освещенную солнцем, и согреться. На той стороне неожиданно для себя вижу группу в 5 человек и среди них - Боже, какая радость и счастье! - вижу моего спасителя-покровителя капитана-летчика, пор.Дэглера и полк.Мухина! Подбегая к ним, слышу иронию полк.Myхина:

- Ну, вот и еще один кандидат в "штаб Духонина"!...

Как к более знакомому с этими местами, к капитану (все время бьюсь своими старческими мозгами вспомнить фамилию этого прекрасного человека-офицера, и, как на зло, вертится что-то подходящее, но никак не настоящее!) невольно обратились все наши взоры, и даже вопрос полковника:

- Ну, Сусанин, куда поведешь нас дальше?!

Его ответ был, действительно, самым лучшим выходом из нашего почти безнадежного положения:

- Мы сейчас, товарищи по несчастью, находимся как бы в точке А треугольника. В точке В, в вершине его, идут уже, вы сами слышите, бои, а в точке С находится гор.Сулин, уже тыл белых. Прорываться нам группой через линию фронта и боя очень рискованно. А вот добраться хоть пешком до Сулина нам будет почти безопасно. Это мое предложение вам, но я лично пойду так.

Его план был всеми одобрен, и мы бодро зашагали в путь. Предварительно капитан узнал от Начальника станции, что до этого Сулина будет верст 20 "с гаком", но какой величины будет этот самый "гак", старый казак-донец даже сам не мог определить!

Пройдя от станции, оживленно беседуя, шагов двести, вдруг слышим крик:

- Стой! Стой! Товарищи, подождите! - Оглядываемся и видим: к нам бежит, размахивая руками, матрос! Нам ясно видны его развевающиеся на ветру Георгиевские ленты (Черноморский флот) на матросской бескозырке. Мы все остановились, от изумления не проронив ни слова. Подбежав к нам и отдышавшись, матрос радостно стал пожимать нам всем руки с вопросами:

- Кто такие? И куда путь держите?

Сдержанно отвечаем:

- С фронта! Война кончилась! Идем по домам! Всем нам уже стало недалеко. И все мы попутчики.

- Ну, вот и здорово! - обрадовался матрос. - И я с вами! И мне уже недалеко! А если завернем куда перекусить, то у меня найдется и две бутылки Царской "белой головки" и колбаса!

Матрос небольшого роста, коренастый, очень аккуратно и строго по уставу одетый, какой-то весь ладный и приятный, с открытым и честным лицом. Меня он сразу "приворожил" к себе! А его воинский ранец на спине, почти новенький и так ловко пригнанный, прямо восхитил меня, так как я видел таковой в первый раз в своей жизни!

Оказался он специалистом, судовым механиком с хорошим стажем. Все двинулись дальше. Матрос, должно быть, почуяв в полковнике "старшего", зашагал с ним рядом и завел бесконечные разговоры о положении в России и политике. И опять меня поразил своим совсем необычным для теперешнего матроса мышлением:

- Так когда меня выбрали товарищи в судовой Комитет, то я и говорю всем, что офицера трогать не можно. Без него не обойтись. Он и науку всю прошел и изучил! А придет всем трудный час, только он и выручит! Свобода, она для всех свобода. А зачем понапрасну людей забижать и убивать?! Сам Бог сказал нам: "Не убий!".. Кто заслужил, кто виноват, на то и суд есть. Он и должен рассудить - кому и что! А наши все: убей да убей! Ну, меня, значит, и сняли с председателя. Ну, и не надо! Я и пошел домой!

Ну, можно ли такого матроса и "комитетчика" сравнить с другими, которым убить сделалось простым ежедневным развлечением?!...

Так мы шли пару часов. Наступали сумерки, ноги устали, хотелось есть. Влево от нас, в полуверсте, заприметилась деревушка, и как-то, без какого-либо обсуждения, мы завернули к ней. Возможно, что наша память о "белой головке" у матроса и помогла этому направлению!..

Селение это, в глубокой балке, оказалось богатой немецкой колонией и выглядело совсем иначе, чем привычные нам деревни и села средней и бедноватой России.

У одного из ближайших домов на крыльце был и хозяин его. Полковник поздоровался с ним по-немецки и попросил его продать нам чего—либо съестного и разрешить отдохнуть в его доме.

Неожиданный немецкий язык и вежливая просьба прямо восхитили хозяина! С поклонами он пригласил в дом и широко растворил нам двери.

Так приятно было войти в теплое, чистое помещение, сесть на настоящий хороший стул и дать, наконец, отдых уставшим ногам. Когда все обязательные деревенские обычаи были соблюдены, то есть были даны ответы на все вопросы хозяина - кто, откуда и куда, - он понял, с кем имеет дело, и пока приветливая хозяйка с двумя милыми дочурками приготовляли нам еду, он предложил нам снять с себя наши шинели ("под товарищей") и с дороги освежиться умыванием.

И вот... как по мановению волшебной палочки, когда все освободились от шинелей "сознательных товарищей", комната наполнилась, как в старое чудное время (по порядку): полковником в золотых погонах какого-то очень хорошего полка, франтом капитаном-летчиком с его красивым значком на френче, поручиком инженерных войск, безусым еще, но "геройского вида" прапором-артиллеристом, прапорщиком Ударного Батальона Смерти со всеми его эмблемами и значками и, наконец, очень опрятно одетым и со значками разных отличий матросом славного Черноморского флота!

Наш хозяин был прямо в восторге от таких редких гостей в его доме, и он сам, бывший ефрейтор в Российской Армии, прямо не отходил от полковника. И только у бедного матроса, я заметил, расширились от удивления глаза и нечаянно раскрылся рот от этой неожиданной метаморфозы!

Но две бутылки "белой головки"... уже стояли и красовались на столе. Кажется, никогда в жизни я не ел с таким аппетитом и таким наслаждением! Подвыпивший с нами хозяин уговаривал нас не торопиться и заявил, что таких дорогих гостей он не может отпустить идти пешком до самого Сулина, а запряжет сани и сам отзезет нас.

Покончили с едой и выпивкой и наболтались языками вдоволь. Наш матрос, пожертвовавший для нас водкой, все время сидел молча, с грустным видом, и как-то стал для меня еще милее. Воспользовавшись его отсутствием по своим делам, наш хозяин предупредил нас, что на окраинах Сулина есть большой металлургический завод и в нем несколько тысяч рабочих, конечно, по большевистски настроенных. Что нам очень нужно их бояться, а также и опасаться предательства нашего матроса! Капитан-летчик прямо заявил нам, что матроса он "берет на себя", но если у него почему-либо сорвется, то и мы должны будем помочь ему во-время!..

Наконец, решили отправляться далее. Хозяин самым категорическим образом отказался от какой—либо платы за свое гостеприимство. Через некоторое время, когда он запрет сани, мы вышли садиться, не забыв, конечно, самым сердечным образом отблагодарить и попрощаться с нашими милыми и добрыми хозяйками. При посадке в сани я случайно заметил, что наш капитан-летчик, самый внушительный и здоровенный из всех нас, нашел где-то шворень (круглое и довольно толстое железо 30-35 см.длиною, на толстом конце раздвоенное) и, садясь в сани, положил его около себя.

Ехали мы, не знаю, сколько времени и верст, должно быть, одолевали этот неопределенный "гак", ехали даже весело, напевая общезнакомые песни и мотивы, а немало рюмок "белой головки" хорошо защищали нас от ветра и стужи... Но чем ближе становились мы к концу езды, тем неспокойнее становилось как-то у меня на душе. В санях я полулежал, опираясь на матроса и защищаясь им от ветра, а из головы не выходил виденный мною шворень и ясность, для чего, собственно, капитан приготовил его!... Примириться с этим я никак не мог!

Приблизительно в 10 часов вечера раздался голос нашего возницы:

- Стоп, приехали! Вот подойдите к обрыву и смотрите сами - это Сулин и завод. Я довез вас, сколько мог, а дальше не поеду, очень боюсь! Тут около зазода немало уже людей постреляли!

И хозяин, быстро и сердечно распрощавшись с нами, пожелав нам всего счастливого, укатил обратно.

Мы подошли к краю обрыва. Чуть впереди нас и немного в сторону остановился молча наш матрос. Картина нам представилась необычайная! У наших ног как будто пылала пламенем, огненными искрами и брызгами, летящими в разные стороны, и расплавленной ларой наша грешная земля. До наших ушей долетали грохот и лязг исполинских зубов и цепей, свист и шипение пара. Казалось, что там внизу лежит какое-то неземное, исполинское чудовище, двигаясь и сотрясаясь как бы подземными толчками, вот-вот готовое броситься на все живое, полыхая в пол-неба жутким, кровавым заревом!.. Так выглядел металлургический завод ночью!..

Мы все молча стояли, зачарованные таким редким зрелищем. Но наше очарование вдруг прервал капитан и, обращаясь к пор.Дэглеру и ко мне, понижая голос, сказал:

- Ну, пора, я иду, а вы не зевайте, в случае чего! - И я ясно видел в его руке крепко зажатый шворень...

Я до сих пор, до самой старости не могу понять того момента, когда меня какая-то высшая сила, какое-то подсознание мгновенно толкнуло крепко схватить капитана за рукав и кричать ему:

- Нет! Не надо! За что?... - и еще что-то...

И почти в то же мгновение пор.Дэглер, с правой стороны, вцепился обеими руками в этот шворень и тоже закричал:

- Нет! Да он какой-то хороший! И, может, совсем не виноват! За него даже можно ручаться!.. Если он попытается предать нас, то уверяю, что успею придушить его своими руками! - и, кажется, уже убедил капитана. Меня трясло, как в лихорадке, и я больше не мог вымолвить ни слова... Все остальные молчали...

- Ну и чорт с вами со всеми! Пеняйте потом на себя за свои "интеллигентские слюни"! - проворчал капитан и далеко от швырнул от себя этот злополучный шворень!.. Все остальные только молча переглянулись между собою! А на краю обрыва, сложив руки на груди, ни разу не оглянувшись назад и даже не шевельнувшись на всю нашу подготовительную "перипетию" (безусловно, слыша хорошо все наши разговоры и так же хорошо понимая значение их!), стоял наш матрос как какое-то изваяние на фоне огненного полыхания, и... молча смотрел на завод.

Как-то само собою вышло, что при очень трудном спуске, ночью по незнакомой крутой дороге вниз к заводу матрос очутился между нами.

Как только мы, спустившись с кручи, очутились на ровном месте, освещенном электрической лампой на стене завода, и отдышались вдруг, как из-под земли, мы были окружены десятком людей, вооруженных винтовками, с громким и грозным окриком:

- Кто такие? Откуда? И куда?!

При общем нашем ошеломлении и полном молчании я только смог увидеть перекошенное злобой лицо капитана и его взгляд на меня... И вдруг... раздался громкий голос нашего матроса:

- Свои, товарищи! С фронта! Отвоевались мы. Идем по домам! - и он из середины выскочил вперед и протянул руку.

Сразу винтовки опустились, голоса изменились, нам стали крепко жать руки, предложили закурить "родного махорца", сказали, что до завтрашнего утра никаких пассажирских поездов не будет и предложили нам отдохнуть и подкрепиться у них в заводской столовой. Никто не сумел отказаться, и мы гурьбой отправились на завод, в столовую.

Час был уже поздний, и буфет был закрыт, но двое из этих "товарищей" отправились в кухню для "дипломатических переговоров". Оказалось, что "для уставших, голодных и сознательных героев-товарищей" можно будет кое-что "сообразить"!... В ожидании еды нам предлагали раздеться и помыться в умывалке, но... от этой любезности мы все отказались категорически!..

Несмотря на поздний час, в столовой было немало людей. Когда наши гостеприимные "товарищи" усадили нас за несколько столиков, то к нам подсело немало любопытных для "приятных" разговоров. Наш матрос сидел за самым крайним столом, но уже отдельно от нас, окруженный рабочими. В моей голове все же пробегала мысль: "А ведь теперь он может легко предать нас всех!"... Но... все было мирно и тихо. Нас накормили вкусно и обильно и извинялись, что не смогли приготовить нам чего-либо лучше.

Меня лично стали усиленно откармливать какие-то молодые и весьма смазливенькие девицы. И когда я уже был не в состоянии что-либо кушать, мои "барышни" подсели ко мне и засыпали меня любопытными вопросами. В то время, несмотря на то, что я уже был "обстрелянным, старым воякой", мой возраст подходил к возрасту моих милых и услужливых собеседниц, и я никогда не удирал от любезного внимания ко мне так называемого "прекрасного пола". Мои "барышни" очень скоро перешли со мной на интимное "ты" и стали уговаривать меня подольше погостить у них, тем более, что до самого утра не предвиделось никаких поездов. Я отнекивался, упирая на то, что я здесь впервые, города не знаю и мне будет трудно устроиться с ночевками, питанием и пр. Но "барышни", пошептавшись и кокетливо посматривая на меня, заверяли, что они это легко устроят и что я буду очень доволен всем и даже ночлегом...

Вдруг они вспомнили, что в клубном кино сегодня идут фильмы, и, взяв меня подмышки, потащили туда. В полной темноте втащили в зал, уселись на места и меня посадили между собою. На мой вопрос, сколько и кому из них я должен за билет, ответ был краткий: "Сонька заявила в кассе, что ты с фронта, пешком пришел аж до Сулина и что даже в столовой тебя бесплатно кормили!"... Протестовать было уже и поздно и бесполезно.

Смотрели мы что-то мало понятное, но страшное и жуткое - такое, что мои "девицы" визжали на весь зал и тесно прижимались ко мне!...

Глаза мои видели, что какой-то большой, "страшно жуткий убийца" с огромным кухонным ножом в руках собирался резать "несчастную, небесной красоты" девицу... но в голове сверлила мысль, что, несмотря на все эти "товарищеские приемы", на обильные кормежки и симпатию ко мне моих "барышень", тикать отсюда надо, как можно скорее! Что завтра утром эта симпатия может для всех нас кончиться совсем иначе... Обратно в столовую я один не нашел бы дороги, и не нашел бы своих попутчиков.

Извинившись под благовидным предлогом перед моими "покровительницами", я вышел и, спросив у какого-то "дяди" дорогу на вокзал, быстро пошел к нему.

Вокзал спал мертвым сном. Во всех помещениях, куда я ни тыкался в полной темноте, все полы были устланы спящими телами, а мне было не до сна. Обойдя вокзал кругом, я нашел в одной комнатушке свет. Войдя туда (оказалось телеграфное отделение), я нашел симпатичного старичка, полураздетого от жары почти до—красна раскаленной печурки. Старичек сидел за телеграфом и что-то старательно выстукивал на аппарате. Я молча подошел к печурке и стал греться. Когда старичек кончил, он обернулся ко мне, пытливо взглянул на меня и спросил, кто я, откуда и что мне надо от него. Он оказался самим Начальником станции Сулин и дежурным в эту ночь. И вот только тут, в первый раз за мой долгий и очень нерадостный путь до гор.Сулина, я с душевным облегчением сел на стул, снял с себя левый сапог и вынул из потайного места свою "красную карточку", которой меня так необдуманно, легкомысленно снабдило "начальство" секретного бюро Добровольческой Организации в Киеве и по которой первый же "сознательный" рабочий и красногвардеец, а тем более - "краса и гордость революции" матрос расстрелял бы меня на месте…

Старичек, даже не читая моей карточки, улыбнулся, покачал головой, закурил свою обгрызанную трубку и промычал как бы про себя:

- Ну и черти же ребятя!... - а мне: - Но сейчас сделать для вас ничего не могу до утра, до первого поезда на Новочеркасск. Могу только уложить вас спать на свою кровать, так как я буду дежурить до 12-ти дня. Могу еще напоить вас чаем. Но если хотите скорей уехать отсюда, то через десяток минут я отправляю в Новочеркасск один паровоз в ремонтное депо. Могу посадить туда и вас.

Я с радостью ухватился за такую посадку. Начальник написал пару бумаг, оделся и повел меня по многочисленным путям, по которым, да еще ночью, могут ходить только железнодорожники с самого своего рождения!.. Добрались, наконец, и к готовому к отправке паровозу. Машинист был около паровоза, что-то оглядывая в нем. Мой добрый старичек что-то пошептал на ухо машинисту, указывая на меня, тот кивнул утвердительно головою, а мне сказал:

- Ну, залезайте на тендер, там лежит рогожка, и устраивайтесь на ней, - что я быстро и сделал.

Через немного времени машинист, распрощавшись с начальником, влез на свое место и, ядовито засмеявшись, сказал:

- Ну, "крути, Гаврило"! Повезем вас домой! Отвоевались!

Я так и не понял тогда, что он с сарказмом сказал - кому-либо или мне в частности? Мне самое главное было, что я опять еду, что мне пока не угрожает никакая опасность и что с каждым поворотом колес паровоза я приближаюсь к Новочеркасску!..

Уже совсем глубокой ночью (спал я или не спал на своей рогожке, я совсем не помню!) вдруг раздался возглас машиниста ко мне:

- Эй, воин рассейский! Вставай! Подъезжаем!

Я вскочил на ноги и взглянул вперед / мы уже катили по бесчисленным рельсам, громыхая на стрелках пути и замедляя постепенно скорость. Одно время нас задержали красным огнем перед стрелкой, но через пару минут пустили дальше, и наконец наш паровоз остановился перед закрытыми воротами депо. Мы были в Новочеркасске!.. Машинист все же добродушно пожал мне руку на прощанье, пробурчал что-то вроде: "Счастливо! Если пойдете по этой линии, то придете прямо к вокзалу". Я и бросился по этой линии.

Вокзал оказался недалеко, и когда я достиг его и вошел в теплое большое помещение 1-го и 2-го класса, то только тут почувствовал, как сильно я устал и как я невыразимо хочу спать!.. Когда я оглянулся в зале, меня поразили чистота и порядок. Толпа людей вела себя совсем тихо и пристойно, никто не "орал лозунгов революции", не было никаких митингов, не видно было никаких горбоносых "товарищей", призывающих к "углублению революции" и к уничтожению всех несогласных... Диво, да и только, уже долгое время мною невиданное!...

Но... я только искал себе местечка, хоть на полу, чтобы поспать хоть немного. И еще одно диво - как в раю или в "земле обетованной - я нашел свободную длинную скамейку, с наслаждением лег, полностью протянув ноги, и сейчас же... провалился в какое-то сладкое и блаженное небытие...

Очнулся внезапно от крика, и с недоумением слышу какие-то странные шлёпающие звуки, как удары по чему-то мягкому, как если кто-либо умело и толково лупит по морде!

Встаю со скамейки, протираю заспанные глаза. На дворе уже утро, в зале много народа, а в середине стоит плотная кучка, и я вижу высокого и здоровенного казака-донца, с тремя нашивками на погонах, который крепко держит левой рукой за ворот какого-то расхлястанного "сознательного дезертира", а правым здоровенным кулаком лупит его по всем местам выпученной от страха физиономии!.. Здорово лупит и отечески ему приговаривает:

- Ах ты, подлюга красная! Ах ты, выродок людской! Ты забыл, где ты находишься! Здесь тебе, проклятому, не красная Москва! Здесь тебе не Ленин и не жид Троцкий! Здесь наш Дон казачий и наш Атаман!... - И за шиворот потащил его из зала.

В зале было немало таких же "сознательных", но... никто так и не пикнул, в одно мгновение слетела вся "революция" и безграничная "свобода". Не последовало даже какого-либо шепотка!...

Пришлось еще раз протирать свои глаза, так как совсем не верилось в эту действительность, нигде не виданную за это время. Казалось - не во сне ли вижу? Где же я? В каком таком я царстве?.. Нет, я просто уже на Дону, в Новочеркасске, в Донской области. Здесь уже есть свой Атаман, здесь созсем другие порядки! Наконец, я дошёл до конца своего пути, дошел целый и невредимый! Здесь где-то и мой Вдохновитель, властелин моих дум и желаний, мой легендарный Генерал Лавр Корнилов, и я, наконец, совсем близко от него.

Чуть ли не со слезами радости на глазах и необъятной радостью в душе я смог только снять свою папаху и осенить себя крестным знамением...