Пятая Кавказская казачья дивизия (1-й Таманский, 1-й Кавказский, 3-й Екатеринодарский, 3-й Линейный полки, 4-я и 6-я батареи Кубанского Войска), пройдя всю красную Русь, вернулись из Финляндии на Кубань в самых последних числах декабря 1917 года с полным своим вооружением - винтовки, пулеметы и орудия. Полки прибыли в свои "полковые округа", и казаки разъехались по своим станицам на Рождественские каникулы. В нашем 1-м Кавказском полку выехали в свои станицы большинство офицеров и в полк уже не вернулись. При полку остались, поселившись в станице Кавказской: командир бригады полковник Г.С.Жуков, временно командующий полком войсковой старшина Ст.Е.Калугин, командиры сотен (по старшинству в чинах): подъесаулы М.П.Растегаев, Ф.И.Елисеев (коренной житель станицы), А.С.Некрасов, А.Ап.Винников, С.А.Поволоцкий, П.И.Бабаев и младшие офицеры - А.А.Косульников и хорунжий С.А.Поволоцкий.

В январе 1918 г. через Атамана Кавказского Отдела получен приказ Кубанского Войскового Атамана полковника Филимонова: "На должностях оставить только командира полка, адъютанта, шесть командиров сотен, для формирования 1-го Кавказского полка из казаков молодых присяг, а всем остальным офицерам прибыть в Екатеринодар для влития в ряды Правительственных отрядов".

Еще раньше, в октябре или ноябре 1917 года, в станицу Кавказскую, как в центр всего Кавказского Отдела, с Западного фронта прибыл 2-й Кавказский льготный полк и с Кавказского фронта - 3-й Кавказский льготный. Война фактически была окончена и эти два полка подлежали полной демобилизации. При нашем прибытии ядром их оставались лишь штабы полков. Что нас удивило и возмутило, так это - 2-й Кавказский полк, из района города Орша, прибыл без своих офицеров. Что произошло в полку, нам было неизвестно, но казаки избрали командиром полка подхорунжего Лебединцева, казака станицы Новолокинской, а командирами сотен - своих же урядников. Штаб полка занял один из наилучших кирпичных домов в станице, в котором в мирное время жил Атаман Кавказского Отдела генерал-майор Гетманов (отец генерала Михаила Демьяновича Гетманова, проживающего здесь, в штата Нью-Джерси. Лебединцев ушел на льготу из 1-го Кавказского полка в Мерве Закаспийской области в марте 1914 года в звании старшего урядника, а мы кадровые офицеры, хорошо знали его, как отличного взводного урядника 6-й сотни есаула Н.А.Флейшера. Несмотря на былые достоинства Лебединцева, как взводного урядника, нас покоробило, что он возглавил 2-й Кавказский полк. Мы, оставшиеся в полку молодые офицеры 1-го Кавказского полка, не признали это возглавление, считая его революционным и даже бунтарским, Лебединцев, со своим штабом и командирами сотен, держался изолированно от нас, и мы с ним ни разу не встретились. Не освещено до сих пор - почему офицеры оставили полк и самостоятельно прибыли на Кубань, разъехавшись по своим станицам и никогда не вернувшись в станицу Кавказскую. В эти месяцы на Кубани полностью существовала власть Войскового Атамана полковника Филимонова и Войскового Правительства, которые легко могли бы установить истину столь необыкновенного случая в строевом полку. О Лебединцеве будет мною еще сказано по событиям. О Пластунских батальонах - 4, 10, 16 и 22-м, которые давал весь наш Кавказский Отдел, нам тогда ничего не было известно. Кроме 4-го батальона, как "первоочередного", остальные подлежали демобилизации. Война, ведь, была окончена...

В самом начале 1918 года 39-я пехотная дивизия, возвращаясь с Кавказского фронта, заняла Армавир и железнодорожные узлы станций Кавказская и Тихорецкая, образовав на них военно-революционные трибуналы, прервав Казачью власть Баталпашинского, Лабинского и Кавказского Отделов с Войсковым Правительством в Екатеринодаре. Подъесаул М.Н.Растегаев (будущий генерал в конце 1919 г.) ночью, на своем мощном коне, минуя Кавказский узел севернее, удачно пробрался в Екатеринодар. Подъесаул А.Ап.Винников с двумя молодыми офицерами-пластунами и войсковым старшиною Журавель 2-го Екатеринодарского полка, следуя по тому же маршруту днем, были обнаружены в степи конным разъездом красных и зверски уничтожены.

23-го февраля, неизвестно по чьему почину, в станицу Кавказскую съехались делегаты ото всех станиц и хуторов Кавказского Отдела , "на паритетных началах" казаков и иногородних. Все офицеры, проживавшие в станице, этим съездом совершенно не интересовались, как вдруг было объявлено, что:

"Съезд признал власть народных комиссаров в Петрограде, избрал комиссаром Кавказского Отдела Одарюка и приказал в станицах и хуторах избрать советы с комиссарами во главе. Власть станичных Атаманов и сход стариков - упраздняются".

Стихия и заговор организаторов съезда побороли. Атаман Отдела, полковник Репников, сдал власть Одарюку и уехал в свою Расшеватскую станицу.

Первый приказ Одарюка был - полная демобилизация и упразднение всех полков, подчиненных Войсковому Атаману и Правительству. В массе казачье население было против красной советской власти, но все это приняло без сопротивления.

28-го февраля Войсковой Атаман и Кубанское Правительство со своими отрядами оставили Екатеринодар, и во всей Кубанской области установилась красная власть. К этому времени из Персии, многочисленными поездными эшелонами, стали возвращаться домой на Кубань Кубанские конные полки. Их было четырнадцать. Чтобы не быть голословным, перечислю их:

1-й Кавказской казачьей дивизии - 1-й Запорожский, 1-й Уманский и 1-й Кубанский.

4-й Кавказской казачьей дивизии - 1-й Полтавский, 3-й Таманский и 3-й Кубанский.

4-й Кубанской казачьей дивизии - 2-й Екатеринодарский,. 2-й Черноморский, 3-й Запорожский и 3-й Полтавский.

Сводно-Кубанской казачьей дивизии - Ейский, Екатеринославский, Адагумско-Азовский и Ставропольский.

Военно-революционный трибунал в Армавире останавливал казачьи эшелоны, арестовывал всех офицеров, казаков же отправлял дальше на север, для роспуска по своим станицам. Впрочем, по ходатайству казаков сотен, освобождали многих офицеров.

Не только мы, офицеры, но и казаки думали, что все это временно и Казачья Войсковая власть вновь восстановится на Кубани.

Отдельский комиссар Одарюк свое управление из станицы Кавказской поревел в хутор Романовский (теперь г.Кропоткин), что при железнодорожной станции Кавказская, с сорокатысячным населением рабочих разных отраслей труда, которые могли активно дать ему полную поддержку его власти. Скоро мы узнали, кто он.

Казак станицы Березанской. Бывший учитель. На войне достиг чина сотника. После революции 1917 г. был членом Рады. Теперь он с нею "порвал" и перешел на сторону советской власти.

Не понравилась казакам в станицах новая власть, с равными правами иногородних, которые, конечно, подняли головы... Казаки знали, что где-то на Дону формируется Армия генерала Корнилова, а где-то за Кубанью - Отряды Войскового Правительства с Атаманом во главе. По их мнению, эти силы могут и должны освободить станицы от красной власти. Вдруг прошел слух, что генерал Корнилов с Армией движется на Кубань.

"Ах!.. Скорее бы, скорее он прибыл сюда!" - с затаенной радостью говорили мне станичники, в особенности старики. Одарюк объявил полную мобилизацию всего населения "против Корнилова". Этого казаки особенно ждали. Полки разошлись по своим станицам, ведь, с винтовками, с патронами. У всех строевые лошади с седлами. Дай только возможность собраться вместе. Мы, молодые подъесаулы, командиры сотен, жившие очень дружно между собою во все годы войны, решили использовать мобилизацию казаков против власти. Мобилизации подлежали и офицеры. Формировался пластунский батальон, куда входили казаки и иногородние. В Кавказский "кавалерийский" полк поступали только казаки на собственных лошадях. В старой станичной крепости состоялся многосотенный митинг "кавалерийского полка" для выбора командира и сотенных. На нем почти весь старый наш 1-й Кавказский полк казаков. Иного неизвестных нам. Из станицы Павловской прибыла к нам наша 6-я Кубанская батарея 4-орудийного состава, под командой единственного офицера батареи, прапорщика Павлова. Его я не помню по дивизии. Он молод, энергичен, отлично говорит и дружит со своими казаками. Он бывший студент.

Митинг проходит с возбужденными призывами сохранить Казачье право. На нем были только казаки, потому и выступали смело в своих желаниях. На удивление, многие урядники говорили очень толково. Мы, молодые командиры сотен, даже в своем полку в месяцы революции 1917 года никогда не выступали с речами перед казаками, считая это недостойным для офицера. Не выступали никогда и старшие офицеры. Да мы и "не умели" говорить речи на митингах. Исключение составлял среди нас бывший тогда в чине сотника Павел Иванович Бабаев.

После окончания полного курса Владикавказского кадетского корпуса и ускоренного курса в Петрограде в Михайловском артиллерийском училище летом 1915 года, он прибыл в наш полк прапорщиком "для совместного служения с отцом", как написано в Государственном законе, позволяющем переводиться из одного полка в другой. Его отец, Иван Терентьевич, в чине подъесаула был начальником полковой команды связи. Павлуша, "молодой, зеленый", как многие называли его, оказался отличным полковым товарищем, спокойным, рассудительным и скромным. Отлично знал хоровое пение. Он и войсковой старшина Маневский - красота и совесть полка - по революционному закону были делегированы от офицеров в первый полковой комитет, избираемый на два месяца. Председателем полкового комитета был избран старший полковой фельдшер Куприн, казак станицы Новопокровской. Вице-председателем сотник Бабаев, а писарем - Маневский. Оба безропотно приняли свои должности, как "глас народа", и вышли из комитета незапятнанными офицерами, а казаками полка - благодарными.

И вот на этом митинге командиром полка был избран Паша Бабаев, подъесаул, а мы - командирами сотен. Мы, офицеры, имели затаенною целью, выступив на фронт, полком перейти на сторону генерала Корнилова. В казаках мы не сомневались. Но... сомневался Одарюк. Он приказал полку выступить на фронт пешими. Казаки заволновались и отказались. Должен сказать, что Одарюк оказался человеком умным, активным и революционно настроенным. К тому же, он отлично знал казаков.

Он настаивал, а казаки отказывались. Тогда он предъявил ультиматум: или выступить на фронт, или сдать винтовки и разойтись по домам. Казаки поняли, что если сдать оружие, могут начаться репрессии над ними по станицам, а над офицерами в особенности. Так поняли и мы. Согласились. Длинный поезд товарных загонов поднял и пеший полк, и 4-орудийную батарею. Прибыли на станцию Тихорецкую. Она была переполнена красногвардейцами. Вид их был панический. Делятся с казаками: "Корнилов бьет, вот бьет нас! У него сила!" Казаки слушают и молчат.

Мы опоздали. Армия генерала Корнилова в самом конце февраля прошла полотно жел.дороги между Тихорецкой и Сосыка и повернула на Березанскую станицу. Одарюк был там и организовал оборону своей станицы. Воспользовавшись этим, полк и батарея, не выгружаясь из вагонов, повернули назад и самовольно вернулись в станицу Кавказскую, разместившись в бараках крепости.

О бое под станицей Березанской генерал Деникин пишет в своем труде "Очерки Русской Смуты", том 2-й, стр. 241-я:

"1-го марта подошли к Березанской. Здесь впервые против нас выступили Кубанские казаки. Бой был короткий. Местные большевики разошлись по домам и прятали оружие. Пришлые ушли на Выселки. Вечером "старики" в станичном правлении творили расправу над своей молодежью - пороли их нагайками".

В оправдание казаков Березанской станицы не сомневаюсь, что Одарюк, как местный учитель мирного времени, во время войны сотник и член Рады от своей станицы, - "революционным призывом" и угрозами воздействовал на мобилизованных молодых казаков. Он и в Кавказской станице говорил "зажигательные речи" и угрожал офицерам. На мой вопрос: - "Для чего вы формируете Отряд Особого Назначения?" - он, впершись в меня холодным взглядом, произнес: "Для того, чтобы в случае непослушания уничтожать таких, как вы"... Я это запомнил твердо.

После своей неудачи в Березанской Одарюк вернулся в хутор Романовский, где находилось его Управление Кавказским Отделом. В станицу Кавказскую, на имя командира полка подъесаула Павла Ивановича Бабаева пришел второй ультиматум:

"В 24 часа сдать оружие, казакам разойтись по домам, иначе против них будут высланы броневики с карательным отрядом".

Весть об этом быстро распространилась по Кавказской станице. Она есть центр всего Кавказского Отдела. В ней еще сохранились остатки трех полковых штабов - 1-го, 2-го и 3-го Кавказских. В станице много офицеров. В крепости начались митинги. Центр и сила - это 1-й Кавказский полк. Сильно произносилось много красивых и воинственных призывов! "Не сдавать оружия и не расходиться по домам".

Баянами этих призывов особенно выделялись единственный офицер, он же и командир 6-й Кубанской батареи, молодой прапорщик из студентов Павлов, и казак станицы Ильинской студент Солоухин. Мы, офицеры не выступали с речами. Митинги нам были не по душе, да и говорить-то мы не умели на них.

Проходили дни, но карательный отряд не появлялся. Наш большой дом был на Красной улице, почти рядом со зданием Управления Отдела (до Одарюка), а за ним старинная Суворовская крепость с валами. Во двор въехало пять казаков на "захлюстанных" от жидкой грязи лошадях. Лошади в поту. Казаки в черкесках, при шашках и с винтовками за плечами. Впереди них казак Авильцев, соратник по Турецкому фронту, которого я хорошо знал. Не слезая с коня, он докладывает мне, что в их Темижбекскую станицу прибыл карательный отряд с бронепоездом, и приказано все оружие снести во двор станичного правления. Оружие уже снесено. Комиссар станицы послал нас к вам просить немедленной помощи, так как вечером оружие должно быть отправлено в Романовский. В доказательство того, что именно комиссар станицы послал просить о помощи, Авильцев указал на казака с ним, который является младшим братом этого станичного комиссара, и по секрету - он только через брата послал за помощью.

Вид вооруженных казаков, их потные и в грязи лошади говорили мне, что они шли широким аллюром все 12 верст до нашей станицы. У казаков - "свой телефон". Весть эта быстро облетела станицу. Накануне бронепоезда обстреляли Архангельскую и Ново-Покровскую станицы. Репрессии начались. Последовал новый ультиматум Одарюка - "сдать оружие и разойтись по домам". Этот третий ультиматум сыграл роль поджигателя горючего вещества.

В просторном бараке много сот казаков. Я вижу офицеров других частей, раньше не бывавших на митингах. Очень много "стариков"-кавказцев с седыми бородами, что меня удивило. Их раньше здесь не было. Тут же встречаю "революционного" командира 2-го Кавказского полка подхорунжего Лебединцева, которого хорошо знал по Мерву 1913-1914 как взводного урядника 6-й сотни, которого здесь мы бойкотировали. Он будто и не переменился лицом. Высокий, стройный, крупные черты лица и все те же серо-голубые, красивые добрые глаза. Он так же был одет в серую черкеску и крупного курпея черную папаху. Увидев меня он подошел и застенчиво, словно провинившийся, произнес: "Здравия желаю, господин подъесаул". Мой "бойкот" сразу же испарился, и я подал ему руку. Мы стали рядом на досчатых нарах. Об ультиматуме уже все знали. Митинг открыл командир полка, подъесаул Павел Бабаев - внятно, своим густым баритоном. Стояла мертвая тишина.

" Так как же, братцы?.. Сдавать оружие или нет?" - прорезал с толпу.

"Не сдавать!.. Не сдавать! Давай сюда Одарюка!" - заревела толпа.

Выступил Лебединцев. Оказывается, мы, кадровые офицеры, плохо знали своих урядников. Его речь была короткая, умная, логичная и вздернула всех, как наглядный показатель состояния массы. Выступил и казак Авильцев, рассказав, что их Темижбекская станица уже обезоружена и просит помощи, и помощи спешной, сегодня же и немедленно. Казаки все пешие. Какую же они могут дать помощь, к тому же "немедленно", за 12 верст от нас.

- Кавказцы - по-коням! Всем скакать на восточную окраину станицы и там ждать меня! - крикнул я своим станичникам и, не ожидая ответа, бросился из казармы. За мною выскочили несколько десятков казаков, бросившиеся по домам.

По Квасной улице скачу с пятью Темижбекцами. В нашем доме - полковой Флаг и сотенный значек моей 2-й сотни. Они развеваются в руках Темижбекцев. На окраине уже свыше 120-ти станичников. На правом фланге до десятка "стариков". Быстро сделав строевой расчет, широкой рысью двинулись на Темижбекскую. Войдя в нее, один взвод бросил на железнодорожную станцию. С тремя взводами, не меняя аллюра, иду по Красной улице. Бабы-казачки, утирая слезы у своих дворов, причитают: - "Радимаи-и... Скаре-ей, скаре-ей"...

Заняв улицы на площади и выстроив сотню у главного входа в правление со "стариками" вхожу в него. Шло заседание станичного совета. Половина мужиков. Мои старики с винтовками в руках. Оружие (винтовки) были уже погружены на подводы, и станичный совет "что-то решал"…

"Кто из вас председатель совета?" - в определенном тоне спросил их. Красивый рыжебородый казак лет 35-ти привстал со стула и ответил мне:

"Я... а што вам надо?" - Его независимый тон возмутил меня.

"Я командир Кавказской конной сотни и прибыл сюда забрать то оружие, которое вы собираетесь отправить Одарюку... и прибыл сюда по просьбе гонцов от вашей станицы", - быстро, строго, официально пояснил ему, рыжебородому.

"Никаких гонцов к вам никто не посылал" - парирует он мне смело и хитро, резко метнув глазами на своих членов станичного совета, - и вдруг коротко бросает мне:

"Господин офицер... пожалуйте в мою комиссарскую комнату!" - и, быстро взяв меня под руку, ввел в нее, закрыв дверь. (Я был в черкеске, при шашке, кинжале и револьвере, но без погон).

"Ваше благородие, (так он обратился ко мне полушепотом) - да это я сам, станичный комиссар, послал к вам своего родного брата - гонца с казаками. И не могу же я об этом признаться перед станичным советом. Пожалуйста, как можно скорее и энергичнее действуйте и забирайте оружие. А сам я урядник Конвоя Его Величества и станичным комиссаром стал, чтобы иметь власть в казачьих руках", - быстро произнес он. Бедное казачество! До каких изощрений им приходилось доходить, зажатым в тиски красной власти.

Распустив совет, я вышел со стариками к своей сотне. Что же мы увидели? Вся площадь перед станичным правлением была запружена людьми, а на левом фланге моей сотни стояла уже сотня конных Темижбекцев. Впереди нее мой молодецкий урядник по учебной команде 1913-14 г, Фидан Толстов, потом георгиевский кавалер Турецкой войны и вахмистр моей 2-й сотни 1-го Кавказского полка, уже в ранге подхорунжего. При появлении на крыльце правления, вместо команды "смирно", казаки замахали папахами, раздалось громкое "ура", а женщины приветствовали взмахами рук с платочками, радостно вытирая слезы на своих глазах. С крыльца станичного правления я коротко сказал им о нашем восстании против красной власти и призвал их влиться в "Восставший Казачий Стан". Пятнадцать подвод с винтовками, в сопровождении своей сотни кавказцев, немедленно же отправил в свою станицу. Темижбекцы же обещали завтра прибыть туда "всею силою своей станицы", как заявили мне.

Мой "РЫЖИЙ КОНЬ".

Смененный станичный Атаман ТОЛСТОВ, бывший вахмистр Кубанского дивизиона в Варшаве, которого я хорошо знал раньше (он родной дядя моего вахмистра сотни Фидана Толстова), настоятельно звал к себе в дом, чтобы осветить вопрос о восстании. Семья Толстовых была очень богатая и авторитетная в станице. Отказать ему мне было трудно, да и нужно было внести дух бодрости населению через их долгого Атамана. Моего коня на улице держал в руках пеший казак, поставленный от Толстова. Не прошло и пяти минут, как он вошел в дом и доложил, что "конь вырвался и поскакал в Кавказскую". На этом рыжем коне я провел всю Турецкую войну. Он ногайской породы. Исключительно сильный, но злой и упрямый. Садясь в седло, надо быть осторожным. Он всегда хочет укусить или лягнуть. Выездке он не поддавался. Не удивительно что он "обманул" молодого казака, вырвался и поскакал "домой"... Я не суеверный, но все же это произвело на меня неприятное впечатление как начало нашего рискованного дела. Потом он, мой "рыжий конь", еще больше сделает мне неприятностей во время восстания.

Вместо "полчасика", как думалось, я задержался у Толстых (их большая семья) чуть дольше. Они дали мне своего коня, и я в одиночку ночью выехал домой. Не заезжая в дом отца, около полуночи я подъехал к станичной крепости.

"Стой!... кто едет?" - вдруг громко спрашивают меня у ворот. Оказывается, здесь стоят уже два часовых с винтовками, чего раньше не было.

"Командир Кавказской сотни... из Темижбека", - отвечаю.

"А-а... Это вы, Федор Ваныч, - запросто говорит часовой-станичник.

Неожиданно, в ночной темноте, с крепостного вала спускается крупная фигура в черкеске. В ней я узнаю Войскового Старшину Н.Х.Ловягина. Он благодарит меня за столь удачный успех в Темижбекской, жал руку и поздравляет меня с назначением - Приказом № 1-й - "Начальником всей конницы Восставшего Стана", добавив, что он избран казаками "Начальником всего Восставшего Стана", а помощником к нему - сотник Жуков, бывший обер-офицер для поручений при Атамане Кавказского Отдела, у смененного Одарюком полковника Репикова. В тоне его я почувствовал нескрываемую грусть. Сердце-вещун этого умного и выдающегося офицера-Кавказца, видимо, подсказывало ему близкую гибель. О подъесауле П.И.Бабаеве, нашем выборном командире полка, он ничего не сказал. При выборах в моем отсутствии его, видимо, "обошли" наши старики, как неведомого им и молодого офицера, Ловягин же был кровный "свой", к тому же самый старший в чине из присутствовавших на митинге, был свой Кавказец, сын очень богатого урядника и, к тому же, старовер, то есть на все сто процентов свой.

Бабаев, видимо обиженный, участия в восстании не принял, и я его больше не видел, хотя не только что дружил с ним, но и любил его. На Турецком фронте я был самым старшим хорунжим в полку, полтора года полковым адъютантом. Потом мы, молодые хорунжие, летом 19{?} года стали подъесаулами, а он был только сотник. Из всей молодежи только с ним я был на "ты", и теперь, будучи избран командиром полка, он всегда советовался со мною по всем вопросам. События, счит{?} не изменили бы конца нашего восстания, но Ловягин, выпуска 1895 года из Николаевского кавалерийского училища, с началом войны 1914 года, будучи на льготе в чине есаула, почему-то, вместо строя, назначен был старшим адъютантом штаба 2-й Кубанской казачьей льготной дивизии и как-то отошел от действительности событий и близкого общения с казаками уже не имел. Революционные события требовали молодых сил.

Это было 19 марта ст.стиля 1918 г. Где в это время была армия генерала Корнилова и Правительственные отряды Кубанского Войска, мы совершенно не знали. Потом стало известно, что в эти дни эти силы переправлялись через Кубань на правый берег у станицы Елисаветинской, чтобы взять с боя Екатеринодар.