(Продолжение)

Этот поручик Жданко, затянувший мне, казалось, мертвую петлю на шее, оказался и моим спасителем! Оправдалась и на мне пословица: Не бывать бы счастью, да несчастье помогло!.. Я уже не боялся простого "дезертирства" с фронта, все мои офицеры советовали скорей удирать отсюда! На вопросы: Куда же вы теперь? - я коротко отвечал: Конечно, только к Корнилову!... Мое "офицерство", ничего не говоря, только качало головами... И только один, командир батареи полковник Манаенков как-то обронил: "А может он, дите, и прав! Ах, если бы моя молодость и свобода была снова, и я бы тогда не задумывался бы!"

Поручик Жданко стоит того, чтобы остановиться на нем и рассказать про него кратко. Такие офицеры могли "появиться" только во время нашей "бескровной" 17-го года и очень легко становились разными "Маршалами Советской Армии"!

В 1914 году, после объявления войны, началась горячка мобилизации и формирования новых, второочередных частей войск всех родов оружия. Из 30 Арт. бригады, в мирное время стоявшей в гор.Минске, формировалась второочередная 76 Арт.бригада, 2-ая батарея которой впоследствии и стала моей родной батареей. В дни спешной и горячей работы в новой бригаде во 2-й батарее появился парень лет 17-ти и, разглядывая с большим любопытством пушки, коней и все прочее, конечно, мешался у всех под ногами, пока его не заприметил зоркий глаз фельдфебеля Лепешкина.

- Эй, ты, паря! Кой дьявол тебя занес к нам? Люди, можно сказать, с ног сбиваются, а ты рот раззявил, как на пирог с груздями?! Не кушал еще моего нагая? чего ты потерял здесь?! Что тебе, лешему, :тут надо?! - уж и не говорю про прочие "диалекты" Лепешкина.

Парень несмело изрекает :

- Мне надо говорить со старшим, с командиром!

Не успел еще Лепешкин выпалить дальнейший свой "диалект", как послышался громкий зов командира батареи, подполковника Манаенкова:

- Лепешкин! галопом ко мне!

Лепешкин подбежал и вытянулся. Подполковник, отдавая приказание, тоже заметил эту странную фигуру:

- А это что за фигура здесь и какого чорта ему здесь болтаться?

Лепешкин доложил. В это время "фигура" подошла к командиру и сняла картуз.

- Чего ты, леший, хочешь от меня?

- Да я, значится, до вас, до командира. Верить и мене с вами, сам иду.

- А сколько тебе лет, почему не пошел к Воинскому Начальнику?

- Да нам-то вот скоро 17. Ходил и к Начальнику. Не берет, грит, сиди и дожидайся своего призыва. А я, значит, не хочу, я сам хочу!

- А что умеешь делать? Грамотный ли?

- А я буду усё делать, по приказу. И хвамилию можу подписать! Ей-Богу!

- Ну, Лепешкин, что мы с этим чёртушкой будем делать?

- Так что, Ваше Высокородие, его можно в ездовые в корень, ён парень дюжий, выдержит!

- Ну, ладно, тащите его туда, да дайте ему сперва борща и каши.

Так Константин Иванович Жданко сделался ездовым корня 1-го дня, 2-й батареи, 76-й арт.бригады.

Через несколько дней, сформировавшись, бригада вместе с 4-м {?} полками пехоты 76-й дивизии ушла на фронт в бои. И с этой поры не было никогда такого случая, когда для какого-либо очень опасного дела набирались только смельчаки-добровольцы, чтобы не вылезал из {?}дов батареи Жданко, и отличался он какой-то прямо безумной отчаянностью и неудержимой храбростью. И получал за них награды за наградой.

В "Августовских боях", в Армии ген.Самсонова, в злосчастном разгроме и беспорядочном отступлении ее, в одном месте (если не изменяет мне память, под Леценом) подполк.Манаенков отстреливался своей батареей (2-й) от упорно наседавшего врага на все четыре стороны (тогда батареи еще имели по 8 пушек) и, расстреляв все снаряды, вывел батарею из окружения, за что получил Георгиевское Оружие, а отличившийся Жданко был произведен в подпрапорщики, щеголяя уже на груди "полным бантом" солдатских крестов!

Еще более поразительный случай произошел с ним немного времени спустя, когда немцы, засыпая буквально страшным артиллерийским нашу очень редкую пехоту, ринулись в наступление. Все офицеры батареи вышли из строя - кто ранеными, кто и убитыми. Командир был на наблюдательном пункте и связь с ним была перебита. Наступили критические минуты... Вдруг громкая команда Жданко - "Слушить мою команду!" - вернула всех к порядку, но... стрелять батареей он не смог. В этот момент, сзади и справа, в полуверсте от батареи, вылетела из перелеска, на карьере, какая-то конная батарея и тотчас открыла беглый огонь по наступающей немецкой пехоте. Жданко и тут отличился, вскочив на коня, он поскакал к этой батарее и послушал установки стрельбы, громко подаваемые офицерами этой батареи. Прискакав но, скомандовал своей батарее те же установки и открыл своей батареей страшную стрельбу, стреляя, конечно, как говорят у нас, "в свет, как в копеечку"!

Откуда ни возьмись, вдруг появился какой-то "большой генерал" со своим штабом. Узрев такую блистательную стрельбу для защиты своей отступающей пехоты, его Высокопревосходительство пришел в {?} и, подскакав к батарее, громко скомандовал: "Батарея! Отставить! Командир батареи, ко мне!"

Вышел к нему и стал смирно, сияя крестами, подпрапорщик

- Ты командуешь батареей?

- Так точно, ваше Высокопревосходительство! Все офицеры вышли из строя! Командир на наблюдательном, связь с ним перебита!

Обернувшись к своему штабу, генерал воскликнул:

- Вот вам пример, как можно геройски отличаться на полях брани за Веру, Царя и Отечество! Я с радостью пожимаю твою руку, подпрапорщик! Адъютант, запишите его точно, на представление к следующей награде!... - и ускакал далее.

Константин Иванович Жданко через некоторое время стал поручиком!

В начале июня 1916 года и мне удалось попасть волонтером-вольнопёром - в эту славную и боевую 2-ую батарею, где я уже представился поручику Жданко, рапортуя ему о своем назначении в его в {?} своему начальнику!

- Вы того, молодой, вы будете все, что нужно, записывать и зарисовывать. Ну, вы сами поймете, где и что и как нужно!

- Слушаюсь, господин поручик! - отчеканил я ему, с удивлением глядя на его орден Владимира да и вообще на такого странного поручика!

Через несколько дней командир, подойдя ко мне в отдалении от других, сказал мне:

- Вот что, "детеныш наш", вам теперь нужно влезать по уши во все на батарее, чтобы получить, наконец, свою "звездочку" на погоны! Вы внимательно смотрите за Жданкой, проверьте на взводе все записи и схемы и исправьте все ошибки Жданки. Я нарочно назначил вас к Жданко, чтобы вы два-три раза в неделю занимались с ним диктантами, арифметикой и чтением, а то он даже свою фамилию не может подписать без ошибки.

От большого моего удивления, не выдержав, вечером, когда Жданко вышел, я пристал к офицерам с моими удивленными вопросами о Жданко, и они мне рассказали про него все выше изложенное.

А в "великую и бескровную 17~го года"' Жданко демонстративно ушел от офицеров к солдатам! И часто, выпивши, "посещал" нас и орал нам всем: "Вы ездили на мне, вы пили мою кровь! Теперь я покатаюсь на вас! Я попью зашей кровушки!" - и т.д. Мне стало совсем ясно, почему Жданко выбрал именно меня в "помощники" воевать "несознательных украинцев"…

Но дело о формировании этой "красной мощи" подвигалось совсем туго. Из всей нашей бригады даже на один взвод артиллерии с обозом "героев" так и не находись! Новое коммунистическое божество - Ленин, ублюдок рода человеческого - громко провозгласил "все свободы", мыслимые и немыслимые! И стало одно дело - ходить на митинги с красными тряпками, и кричать "ура" всем "горбоносым товарищам", а совсем другое дело - воевать, даже с "несознательными".

Я, как будто состоящий под следствием (верней, решением!) комиссара бригады, ничего не делал на батарее, а просто до одури отсыпался. В один из таких снов, совсем без "райских сновидений", просыпаюсь от голоса надо мною. Вижу - стоит около койки вооруженный "сознательный товарищ", весь обвешанный "красными отличиями" (из нового пополнения нам из Казани, которое недавно буквально растерзало ген. Сандетского, командующего Казанским Военным округом), и говорит:

- Так что товарищ комиссар батареи приказал вам отдать вашу сашку! - чего я, спросонья, никак не мог понять: какого Сашку от меня требуют? Моя же шашка всегда висела над моей койкой, а наган всегда был под подушкой.

Наконец, сообразив, в чем дело, говорю ему: "бери сам!" Боязливо протянув к ней руку, "воин" вдруг отдернул руку и нерешительно сворит: "Нет, вы отдайте сами!" Послав его ко всем чертям, я просто повернулся на другой бок. А "сознательный", видя, что ему теперь не угрожает никакая смерть от "врага народа", забрал эту "сашку" и, как трофей, унес ее. 

Наконец, настал и день похода. Уже с рассветом ко мне прибежал, тоже весь в красных отличиях, Жданко с телефонограммой от комиссара бригады тов.Шепило, в которой коротко стояло: "Оставить тов.С., как тяжело больного, на его усмотрение"...

Жданко стал вопить: "Что же это значит?' Что это вы выдумали?! А как же я без вас?! - и т.д., и т.д.

Коротко сказал ему:

- Оставьте меня в покое! Я совсем больной и должен теперь в госпиталь, в Двинск! Распорядитесь, чтобы на одной вашей подводе меня завезли в госпиталь. Вам же желаю попасть в плен, чтобы "несознательные" узнали, что вы и сами - украинец!..

Быстро собравшись в дорогу дальнюю, попрощавшись не совсем сердечно со всеми своими офицерами, только крепко обнявшись с командиром, я опять улегся на свою койку. Через минут 15 явились двое здоровенных "сознательных", легко подхватили меня вместе с моими пожитками, унесли и уложили на последнюю повозку в колонне. Мой дружок артельщик сунул мне какой-то чем-то набитый мешок, заботливо при меня, и мы с ним крепко расцеловались.

Еще долго продолжался митинг, еще долго махали красными тряпками, еще долго несколько "горбоносых товарищей" орали победные речи, огромная толпа орала "ура!", музыка исполняла "новые гимны", качали на руках "героя-Жданко"... и, наконец, тронулись в путь в Двинск на погрузку в вагоны.

Уже под вечер приблизились к гор.Двинску, дорога раздваивалась - направо к полустанку, уже видному, где назначена была погрузка, - прямо, мимо Двинской крепости и через реку Двину, в город. Колонна свернула направо, а мой возница тронулся прямо. Вдруг раздались крики: "Стой, стой! Куда? Зачем?!" - и мою подводу окружила толпа, вопросы вознице: "Почему и куда везешь его?" - возница невозмутимо ответил, что сам комиссар батареи приказал свезти его во 2-й пехотный лазарет, сдать его там и вернуться на погрузку. После некоторого молчания кто-то пробурчал: "Ну, чорт с ним, вези! Завтра утром придем туда сами, посмотрим, какой он больной!" - и... возница плелся со мной дальше. Привез по назначению, сдал меня дежурном фельдшеру под расписку, неожиданно сказав мне: "Так что, значит прощевайте!" - и даже пожал мне руку.

Фельдшер и милая сестреночка привели меня в большую, теплу хорошую комнату (лазарет, должно быть, был устроен в каком-то большом особняке), где я увидел еще одного, больного страшной дизентерией офицера. Не успели мы с ним еще поговорить, как принесли мне кушать, и так обильно, что все же, хоть и не елось, поел немного.

Вошел к нам доктор с вопросом: "Кто тут С.?" - Я удивлением ответил: "Я!".

- Ваш доктор Кукулевич говорил мне о вас. Так ли все это?

- Говорю - так!

- Когда хотите, чтобы вас отправили дальше?

- А куда, доктор?

- У нас уже готовы два санитарных поезда к отправке – один ночью на Москву, а другой - завтра на Киев. Ну, мы вас и катанем куда вас и направляют.

- О, нет, доктор, завтра утром обещались сюда придти "товарищи" проверять меня и мою болезнь!

- О да, вы - страшно больной, вот даже совсем ничего не ели, как действительно предсмертный! Хорошо, я постараюсь сделать так, что ваши товарищи вас здесь уже и не найдут! Спите спокойно!

Я очень обрадовался такому очень счастливому для меня случаю ехать не в Киев, куда направляли меня, а сперва в Москву (над вопросом я до этого и "ломал" себе голову), где у меня был такой сладкий "магнит", что еще до войны, куда бы я ни ехал, то всегда как-то обязательно через Москву и очень часто совсем не попадая куда направлялся!.. Эта радость так подействовала на меня, что я уже с большим аппетитом съел все, до чистых тарелок!

Часа в два ночи, разбудив нас, вошла в комнату целая группа (сперва ёкнуло у меня внутри - мои "сознательные"!) врачей с седовласым профессором. Сперва подошли к больному. Слышал, как профессор коротко сказал: "Остается!". Подошли ко мне. Профессор спросил: "Это вы - С.?" - Отвечаю: "Да, я!" - "Отправить!" - изрек профессор и, с пожатием моей руки, сказал мне: "Счастливой дороги!"... И пошла по всему дому суматоха и движение, стали выносить и укладывать Б машины всех, кто был назначен для отправки. Утащили и меня, а на вокзале, в санитарном поезде, уложили, как ребеночка, в чистенький, даже уютный вагон и в небывалую на фронте чистую, мягкую и теплую постельку, где я тотчас и заснул. Мы все были в чистом белье, в хороших халатах, хорошо вымылись и совсем уже не походили на "революционное войско"! На вопросы мне: "А вы откуда и кто вы?" - неизменно отвечал: "Москвич, старший феерверкер!" - От такого, не каждому известного, чина ко мне стали относиться с явным почтением и... даже приносили мне еду из кухни сюда!.. Так мы, через пару спокойных от митингов и "завоеваний революции" дней докатили до моей любимой Москвы!

Когда мы, десятка два людей, не подлежащих дальнейшему лечению в Москве, переодевались из халатов в свое собственное, то из меня уже не вышло совсем "старшего феерверкера", и на мое прощание всем уже никто не ответил... Бедная, Белокаменная красавица-Москва бушевала митингами, революциями и морем красного цвета!.. Взвалив себе на спину мешок приятеля-артельщика, я грустно поплелся на Плющиху (сколько я ни ждал своего трамвая, ни один не подошел - очевидно, все были на митингах) и вскоре попал к дорогим мне людям, прямо утонувши в объятиях и поцелуях обрадованных мною людей, особенно моего „сладкого "магнита"! Мой мешок, полный мясного и хлеба, оказался очень и очень кстати: мои близкие, богатые люди, питались уже весьма недостаточно. Мой мешок оказался большим пиром среди окружающей чумы.

Подошли к концу и наши "пиры", и встали опять мои неотвязчивые думы: Куда теперь? Домой, в деревню, под гор.Козельск? Там осталась "на хозяйстве" только жена старшего брата с сынишкой, но и там меня нагонят "завоевания революции"! В гор.Белев, где я провел все ученические годы? Там уже "шумела революция!', а мой проездной билет указывал мне Киев! В Москве узнал, что по всем дорогам из больших городов появились специальные отряды из самой жестокой матросни, ловящие всех "контриков" и подозрительных и тут же на месте их расстреливают. Осталось ехать в Киев, к своим старым и многим родичам. Очень грустно вышло наше прощание с дорогими мне, милыми москвичами (уже в эмиграции узнал, что вся семья вымерла от… голода. Думал я, что в Москве узнаю каких-нибудь людей, имеющих связи с Доном и Корниловым. Ничего не нашел, ничего не узнал! С большой грустью сел на свою знакомую старушку" - Московско-Киево-Воронежскую жел.дорогу - и затрясся в обычном уже "международном салоне" - "8 лошадей, 40 человек", заполненном сверх всяких мер человеческим людом.

Едучи день и ночь, приметил одного странного паренька - он как-то распоряжался нашим людом в вагоне и все удачно "организовывал", часто и меня вызывая на помощь, хотя одет он был под "сознательного мастерового", а чудилось, что смахивает он или на юнкера, или на кадета старших классов. На первой неожиданной остановке поезда, почти в поле, открыл нашу дверь какой-то "заградительный отряд"! На вопрос вооруженных "дядек" - "Хто такие?" - наш паренек быстро ответил:

"Везу в Киев холерных в больницы!" - Дверь нашу быстро захлопнули и мы тронулись дальше. Наконец, доплелись до "линии фронта" и стали. "Фронт" молчал, и куда мы ни смотрели, "сражений и войск" так и находили... Подошел к нам неведомый "дядька" и протянул сиплым голосом; "Ежели которые украинцы, то пропущу, а которые кацапы, вылезай!" Паренек к "дядьке": "Да ты что, где твои очи? Не видишь сам, что все украинцы и тикаем от кацапов?" - И дверь наша закрылась... и даже скорей поехали к Киеву.

В Киев мы докатили в момент, когда выглянуло яркое солнце и быстро поднималось в небо, заливая яркостью все красоты этого чудного города, Я стоял в дверях нашего вагона и любовался, не отрываясь моим родным городом, в котором не был уже более 10 лет, и только шептал: "Мой родной Киев! Как я тебя люблю, Мать Русских Городов!" Вопрос, обращенный ко мне, вернул меня к действительности. Незаметно для меня, около стоял наш паренек и с милой улыбкой смотрел меня, вопрошая: "А я всю дорогу думал про вас - кто и что вы такой. Теперь вижу, что вы природный киевлянин и не то прапорщик, не то юнкер, не то кадет!" Я, пожав его руку, сказал, кто я и что я. Парень откозыряв мне, назвал себя юнкером Донского Кавалерийского Училища Василием... (фамилию его память утеряла!).

- А что же вы делаете здесь, в Киеве, а не на Дону?

Вася, хитро улыбнувшись, сказал, что он, по заданию, должен ездить по всем большим городам...

Уже совсем не остерегаясь, я сознался, что нарочно приехал с фронта искать людей или организации казаков или связных с ген. Корниловым и в Москве таковых не нашел.

- О, это очень просто здесь, здесь теперь немало таких организаций, - на мою радость заявил Вася.

- Боже мой, а где же их искать, где найти?

Вася засмеялся и сказал мне:

- На любой улице, в любом месте, если встретите казака, подойдите к нему и скажите: Эй, Станица, а где находится твой командир? И любой из них скажет вам это. Отправляйтесь к командиру, а от него узнаете, куда вам нужно являться! Вот и все!

Обняв этого чудного Васю, веселый и радостный я побежал к ближайшим отсюда моим родичам, приводить себя в порядок.

Мой родной и любимый город Киев принял меня, как родной отец.