В Калужской я встретился с моим школьным товарищем К. Он случайно узнал, что я лежу больной, и зашел меня навестить.

«Никак не думал, душа моя, встретить тебя в этих местах», говорил он, входя в комнату. «Я - другое дело, я - бродячая собака, но какими судьбами тебя занесло в эту трущобу?»

Я объяснил ему, что мои два сына в армии, и я не хотел расставаться с ними.

Он покачал головой. «Все это, быть может, и красиво, но нежизненно, Где yже тут до красоты среди такой сплошной грязи».

«Мне не хотелось бы тебя огорчать» - продолжал он,- «но в успех вашего предприятия я не верю. Будь хоть семи пядей во лбу Корнилов. Против рожна переть нельзя. Посуди сам: офицерства 200-300 тысяч, а сколько в вашей армии? 2-3 тысячи, самое большое. А где остальные? Тут уж ничего не поделаешь». Он остановился. «Пропала Россия, погубили, а снявши голову, по волосам не плачут» - и он махнул рукой.

«Я никого не хочу обвинять - ни вас, ни Государственной Думы, ни Временное Правительство, ни Керенского, Так, видно, нам на роду написано. Ты спросишь, отчего же я воюю. Скажу тебе откровенно, друг. Столько видел я гадости в жизни, столько подлости насмотрелся, так узнал, что такое люди, что нет больше охоты жить».

«Застрелиться я не хочу. Ну, вот и ищешь, чтобы какая-нибудь маленькая пуля с тобой покончила. Умереть так все же лучше, чем от какой-нибудь болезни с докторами, с лекарствами и с сознанием своей полной никому ненужности. Здесь все-таки для чего-то отдаешь жизнь».

Он замолчал. Лицо его обрюзгло, под глазами мешки, небритые щеки покрыты щетиной. Мне грустно было его видеть.

Когда-то вместе с ним мальчишками мы ходили в гимназию, сидели рядом на одной скамье. Он был способный ученик, все ему давалось легко. Он был хорошо воспитан. Его мать заботилась о его воспитании. Состояние их было значительное.

И я всегда думал, что К. сумеет проложить себе дорогу в жизни. Знал я его и студентом Московского Университета, и после, когда он поступил в один из гвардейских кавалерийских полков в Петербурге.

Но было в нем что-то, что портило всю его жизнь. Была ли это неуживчивость его характера, или такова его судьба. Но только ему всегда не везло. Нигде он не приходился как-то ко двору, и всегда сам себе портил.

Он стал много пить. В Японскую войну поступил в Забайкальские казаки, но ничем на войне не выделился. И здесь ему не везло. Из него не выработался хороший военный, хотя он и считал военное дело своим призванием.

Бросался он и к бурам в Африку, и к болгарам, во время Турецкой войны. Нигде не было удачи. При объявлении войны 14 года он оказался на немецком курорте, был задержан в Германии и только перед самой революцией был выпущен в обмен на германского офицера.

Он оказался неудачником в жизни: холостой, пьющий, без привязанностей и без всякой цели. А он был умный, способный, подававший большие надежды в молодости. Я напомнил ему наши гимназические годы.

«Да, да, что и говорить. Хорошее было время», задумался он. «Единственное в моей жизни». Мне было грустно глядеть на него.

«Да, друг мой, тяжело подводить итоги. Вот мы уже с тобой старики, а думали ли мы когда-нибудь, что нам придется кончать жизнь вот так, как сейчас».

Он помолчал. «Давай, лучше поговорим о чем либо другом»,- и он начал рассказывать, как он попал с Кавказского фронта в Екатеринодар и вместе с казаками сражался против большевиков.

«Вот, лезу на пулю, а ни разу ранен даже не был. И тут то же невезенье», сказал он с какой-то горькой усмешкой.

…………..