Указом Императора Николая 2-го для Донского и Кубанского Ка­зачьих Войск Праздник был установлен 5-го октября ст.ст., в день Тезоименитства Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Ни­колаевича, Августейшего Атамана всех Казачьих Войск. Кроме 1-го Запорожского полка имени Императрицы Екатерины 2-й, и 1-го Кубан­ского, имени Великого Князя Михаила Николаевича, бывшего Наместни­ка Кавказа, - этот день являлся и полковым праздником всех осталь­ных девяти первоочередных полков Кубанского Войска. Этот день от­мечался в Екатеринодаре и во всех местах стоянки полков всегда особенно торжественно.

В феврале 1917 года в России произошла революция. Император отрекся от престола; не стало и Августейшего Атамана, но Войско­вой праздник в честь его в Кубанском Войске не был отменен. Рево­люционные события в стране расширялись. 5-я Кавказская казачья ди­визия, состоявшая из 4-х полков и 2-х конных батарей Кубанского Войска, была застигнута революцией на отдыхе в районе крепости Карс, на Кавказском фронте. Неожиданно 1-ю бригаду - 1-й Таманский, 1-й Кавказский полки и 4-ю Кубанскую батарею - перебрасывают в Рос­сию. Полки прошли по жел.дороге до Царицына, потом по Волге на па­роходах до Рыбинска и дальше по железной дороге Москва-Петроград в Финляндию, расположившись у города Або.Говорили, что это для за­слона могущего быть германского десанта в Финляндию.

Через месяц бригаду перебрасывают на северо-западный фронт под Двинск. Здесь она соединяется со своей 2-й бригадой - 3-й Екатеринодарский, 3-й Линейный и 6-я Кубанская батарея. Дивизия вливается в 1-й Кавалерийский корпус генерала князя Долгорукова. В этом корпусе - дивизия драгун и 1-я Донская казачья дивизия гене­рала Грекова, бывшего командира сотни юнкеров Николаевского кава­лерийского училища. Корпус разоружает и арестовывает солдат пехот­ных полков, отказавшихся воевать.

Неожиданно весь корпус перебрасывают в Петроград, где нача­лось восстание большевиков 3-го июля против Временного Правитель­ства. Корпус опоздал, и восстание было подавлено 5-го июля 1-м, 4-м и 14-м Донскими казачьими полками. Временное Правительство весь корпус сосредоточило в Финляндии, в районе Выборга.

В августе было выступление Верховного Главнокомандующего все­ми армиями генерала Корнилова "для оздоровления дисциплины в вой­сках". 1-й Кавалерийский корпус должен был двинуться на Петроград с севера. Выступление провалилось. Полки нашей дивизии были распы­лены подальше от Петрограда. 1-й Таманский и 4-ую батарею - в Вы­борг, 1-й Кавказский полк, 6-ую батарею и 3-й Линейный полк - в Вильмондстрандт, что на озере Сайма, а 3-й Екатеринодарский полк - в Гельсингфорс. Штаб дивизии - в Вильмондстрандте. Здесь тупик же­лезнодорожной веточки. Дальше озеро Сайма и леса. Город маленький, чистенький, уютный. Полки расположились в отличных 2-этажных ка­зармах 20-го драгунского Финляндского полка. Офицеры - частью в офицерских флигелях полка и немногие - на квартирах у финнов. За три года войны все впервые спали на кроватях. Все довольны. Отды­хают. При городе широкий военный плац, окаймленный сосновым лесом. В углу его стоит одиноко военная церковка, теперь заброшенная.

В городе небольшой солдатский гарнизон. Солдаты встретили ка­заков молча, затаенно, недоброжелательно. Полки живут под звуки сигнальных труб. Имея собственных лошадей, - уборка их происходит исправно, как и в мирное время, встречаясь в городе с офицерами, казаки отдают им положенную воинскую честь.

- Да у них сохранился полностью старый режим! - взвыли сол­даты. Они начали устраивать митинги в столовой драгун. Приезжали какие-то делегаты и звали казаков к "раскрепощению" от старого ре­жима. Казаки только посмеивались.

"Утопить казацких офицеров в Сайменском озере! " - брошен был лозунг казакам. Казаки насторожились. При таких обстоятельствах приближался к нам день Войскового Праздника, который офицеры реши­ла отпраздновать "как сле-дует". На Кубань были командированы уряд­ники за белою мукою. Офицеру поручено было купить "призы для джигитовки" из казачьего снаряжения. Постановлено - экономических полко­вых и сотенных денег для праздника не жалеть.

От сотен были вызваны наездники, желающие участвовать в при­зовой джигитовке. Возглавил их автор этих строк, тогда подъесаул, командир сотни. Начались репетиции.

Солдаты, увидев "казаков, разбивающихся на джигитовке", ахну­ли от удивления, злобы и ненависти на офицеров. На репетиции выез­жали и молодые офицеры нашего 1-го Кавказского полка. И офицеры и казаки - все в черкесках и "разбиваются" вместе с казаками на репетициях. И после них полусотня джигитов, во главе с молодежью-офицерами, на разгоряченных в работе, взмыленных лошадях, с гиковыми песнями возвращалась в свои казармы.

     - Да-а... Ваши офицеры совсем другие, чем наши, - уже с похвалой говорили солдаты нашим казакам. Но... солдаты узнали, в честь КОГО готовится казачий праздник. Газеты запестрели руганью, угорозами и предупреждением, что они "сорвут праздник и не допустят его"... Мы насторожились. Решено: - На богослужение и на парад вы­вести полк в конном строю и при винтовках, к гарнизонной военной церковке. Это будет помпезно, нарядно и лучше, чем маршировать ка­закам в пешем строю по пыли. Если же солдаты выступят, то в конном строю легко расчистить себе дорогу...

Настал день 5-го октября ст.стиля 1917 года. В конном строю, резервною колонною в 750 всадников, по команде командира полка полковника Г.Я.Косинова, казаки сняли папахи и слушают Богослужение. (Косинов, будущий первопоходник, стал генералом в 1919 году).

     - На-а... кройсь!" - пронеслась лаконическая команда после службы. Перед строй выехал командир нашей 1-й бригады, генерал-ма­йор Филиппов. Он Терский казак. В Русско-Японской войне 1904-1905 годов был командиром сотни 1-го Сунженско-Владикавказского полка Терского Войска, который вывел на войну командир полка генерально­го штаба полковник Н.Н.Баратов, впоследствии всей России известный по Персидскому фронту, генерал-от-кавалерии, как командир Отдель­ного Кавалерийского корпуса. Филиппов с Русско-Японской войны вы­шел кавалером ордена Св.Победоносца Георгия 4-й степени.

Филиппов холостяк, могущий "кутнуть" при случае и "душа-казак". Стильно, по-кавказски одет в черкеску. Бритая борода. Выглядел он молодо, да и был молод, не старше 45 лет. Поздравив полк с Войско­вом Праздником, он очень умело, проникновенно, громко произнес как бы "Казачью Заповедь", заклиная не поддаваться никаким искушениям в этот Святой Войсковой день и оставаться до конца молодецкими ка­заками. И его призыв к "УРА" за Вольную Кубань как нельзя был кстати изболевшемуся казачьему сердцу по дальней своей Отчизне, заброшенному сюда, в далекую Финляндию, в пучину революционного солдатского разгула.

После этого шесть сотен полка, по 120 казаков в каждой, каждая развернутым строем, под сигнал "рысью" полкового хора трубачей, прошли мимо генерала со своим Георгиевским Штандартом и, с сознанием святости дня, без песен вернулись в казармы. Был обиль­ный обед казакам с толикою вина, а в 4 часа дня - джигитовка.

Полусотня наездников появилась на гарнизонном плацу тогда, когда толпы казаков бригады, солдат и местных жителей-финнов были уже на нем. Полусотня идет развернутым двух-шеренговым строем. Шесть сотенных значков на пиках делят джигитов по их принадлежно­сти к своим сотням. На правом фланге широкий полковой флаг Войско­вого алого цвета. Все джигиты одеты в однообразные серые черкески, все в белых небольших папахах и у всех за спинами красные башлыки. Полковой хор трубачей в таких же черкесках, но в косматых белых папахах, на серых лошадях, шел кучно впереди джигитов. На светло­сером, почти белом кабардинце, в белой черкеске и папахе, с крас­ным прибором к черкасскому седлу, шел впереди всех "баш-джигит", как было обозначено по-татарски в афишах, т.е. "глава джигитов." "Белый всадник" - окрестили его местные Питерские дамы-дачницы.

Хор трубачей бравурным маршем сразу же повернул в свою сторо­ну громадную толпу и, прорезав улицу меж нею, прошел мимо, выстро­ившись на противоположной стороне ее. К правому флангу пристрои­лись почти все офицеры полка. С одной стороны "улицы толпы", у ши­рокого стола с призами, стоит командир бригады генерал Филиппов, командир полка полковник Косинов, штаб-офицеры полка и все шесть вахмистров сотен. Это есть комиссия для оценки состязующихся в джигитовке офицеров и казаков. Против них, на противоположной сто­роне "улицы" - полковой хор трубачей. По сигналу "карьер" началась призовая джигитовка. На каждый "номер" вначале шли офицеры, а за ними джигиты. Не буду описывать этого исключительно красочного и молодецкого казачьего представления. Оно прошло так, словно каза­ки делали вызов революции.

Джигитовка закончилась. Развернутым строем разгоряченных в работе казаков и лошадей полусотня наездников подведена к комис­сии, где на широком столе красовались для всех участников десятки призов: кроме серебряных часов, многое было из обихода казачьего седельного снаряжения - уздечки, пахвы, нагрудники с кавказским металлическим набором, стремена, газыри, плети. Умный и смелый на слова полковник Косинов громко, словно демонстрируя перед солдат­скою толпою, поблагодарил казаков за молодецкую работу.

- Рады стараться, господин полковник! - дружно, в один голос ответили 50 голосов, да так, словно и не было резолюции. Что дума­ли солдаты, видя и слыша все это, неизвестно. Все они - в гимнас­терках, большинство без поясов, с расстегнутыми воротниками, в картузах "на-бок" - стояли густыми толпами, молча. И тут же стоя­ли казаки нашей бригады, совершенно обособленно от них, словно лю­ди другой нации - все в черкесках и при кинжалах. Все это было за 20 дней до большевицкого переворота, который совершился в Петрогра­де 25 октября того же 1917 года.

Вечером этого дня, в финском народном доме на сцене, офицеры устроили призовые танцы "лезгинки". Выступили около 20 урядников и казаков. В полку лезгинка была в моде. В черкесках, без шашек, в суконных ноговицах и цветных чувяках без подошв, чтобы легко бы­ло становиться и ходить "на когтях" по-балеткому, выступали они по-одиночке, под полковой хор трубачей. За офицерскими рядами с гостями, с дамами - толпы казаков заполнили все места в зале, тол­пились во всех дверях, во всех окнах, чтобы повидать невиданное ими состязание, устроенное по инициативе самих офицеров.

Фурор был исключительный. Казаки были в восторге. Мы радова­лись за свой родной 1-й Кавказский полк, за его непогнутость в ме­сяцы революции.

Казак Поздняков упал с конем на репетиции и сломал себе клю­чицу. Отличный был джигит, Не вытерпел он, лежа в госпитале, и на призовую джигитовку прибыл с рукою на перевязи, стоя в толпе. Офи­церы заранее собрали от себя некоторую сумму денег, купили ему се­ребряные часы с цепочкой, и командир полка там же навесил их ему на грудь. На крышке было выгравировано:

"Молодецкому джигиту Позднякову от господ офицеров полка".

"Белый всадник" был награжден полковым офицерским золотым же­тоном с надписью: "За рубку и джигитовку".

- о -

В качестве эпилога.

В гор.Вильмондстрандт с фронта прибыл подполковник - заведую­щий хозяйством 20-го Драгунского Финляндского полка. Представив­шись командиру полка, он доложил, что прибыл сюда забрать свое ос­тавшееся полковое имущество. Он был очень скромен, тих и с нами неразговорчив.

      - Что он? - делимся мы между собою. - Корчит кавалериста?., или недоволен, что казаки заняли казармы их полка?

Пробыл он всего лишь три дня. Побывал на нашей призовой джиги­товке и собрался уезжать. Но он нам понравился своею скромностью и тем кавалерийским шиком в одежде и манерах, который приобретает­ся долгой и хорошей службой в строю, когда "мальчишеские корнет­ские замашки" отбрасываются в сторону у умного и воспитанного офи­цера, прошедшего весь строевой стаж и дослужившегося до штаб-офи­церского чина, когда положение высокого ранга и должности обязыва­ет к серьезной работе и поведению.

Наш полк был очень гостеприимный. Решили - интимною средою штаб-офицеров и командиров сотен почествовать его ужином в отдель­ном кабинете гостиницы. Он удивился этому приглашению и очень скромно принял его.

Нас с командиром полка было 11 офицеров за уютным столом с водкою и подобающею закускою и ужином. Подполковник окончил эскад­рон Николаевского Кавалерийского училища перед Русско-Японскою вой­ною 1904-05 г.г. Он сверстник нашим штаб-офицерам, а не нам, моло­дым командирам сотен в чине подъесаула, 23-24 лет от роду. Наши тосты за Армию, за конницу, царицу полей, за их славный драгунский полк - он принимал как-то очень скромно, сдержанно и как будто удивленно... и своими печальными глазами словно спрашивал нас:

      - К чему это?... Так ли это?... искренне ли это?

      Ужин окончен. Подали черный кофе и ликеры. Он попросил разре­шения ответить нам, но сидя, т.е. не вставая со стула. И он ска­зал:

      - Господа... Я прожил среди вашего казачьего полка три дня. Я старый кавалерийский офицер. Я хорошо все вижу с первого же взгляда. Как хорошо все у вас в полку. Какие молодцы ваши казаки. Как они еще послушны вам, офицерам. Я так завидую вам, господа. - И, передохнув, продолжает под наше молчание:

      - Посмотрели бы вы, что делается в нашем бывшем славном 20-м драгунском Финляндском полку... Драгуны словно сошли с ума. У них осталось единственное слово в употреблении" "Давай!". Все им дай - и законное, и незаконное. Я заведующий хозяйством полка, и это слово "давай" адресуется лично ко мне... Вы думаете, что я приехал сюда с фронта добровольно?... Драгуны потребовали "все полковое имущество разделить между собою"... - я, вот, и везу его к ним... И не знаю, удовлетворю ли их требования... Они вытянули у меня всю душу... и теперь я возвращаюсь в полк на новые мучения...

И, не досказав своей речи, он, маститый и благородный, скло­нив голову на свои руки, безмолвно заплакал, как дитя. Мы, так чутко слушавшие его слова, при виде такого перехода буквально ото­ропели. Дав момент ему передохнуть и успокоиться, слышим от него дальше:

      - Вот и все... Вот и конец Армии. Пожив среди вас, казаков, всего лишь три дня, я словно в последний раз увидел былую нашу Им­ператорскою Армию, а теперь... я даже не знаю, что со мною будет в нашем полку... замучают они меня, наши драгуны. - Сказал и вновь заплакал.

Наши штаб-офицеры окружили его. Успокоили. Выпили "на ты". "Ты" и нежные ласковые имена - Жора, Ваня, Саша, Степа, - словно слова любимой женщины, привели его в нормальное состояние, и бесе­да перешла на интимно-семейный лад, и он поведал многие буквально дикие случаи из жизни и поведения своих драгун-солдат.

      - Офицеры разбегаются у нас из полка. Нет возможности терпеть придирки, требования и оскорбления драгун. Я прожил у вас три дня. Но если я расскажу своим офицерам, как сохранился ваш полк, - они не поверят, настолько это прекрасно против нашего чудовищного пол­ка драгун. И вот, отдохнув среди вас, я еду вновь на новые муче­ния... Да и останусь ли я жив? - закончил он.

Так жаль, что я забыл его фамилию.

Полковник Ф.Елисеев.